Константин Кромиади - «За землю, за волю!» Воспоминания соратника генерала Власова

5 мая Боярский выехал на автомобиле и пропал без вести. Потом выяснилось, что его путь лежал через район, занятый чешскими коммунистами-партизанами, которыми командовал советский капитан. Партизаны задержали Боярского и повели его к капитану. Увидев генерала РОА, капитан обрадовался и стал ругать пленного площадной бранью, а Боярский, недолго думая, дал капитану оплеуху. Тот рассвирепел и приказал пленного повесить (показания самих партизан).

Обеспокоенный исчезновением Боярского, генерал Трухин 6 мая сам выехал к Власову со своим адъютантом Ромашкиным и генералом Шаповаловым. Поехали они той же дорогой. Доехали до города Пшибрам, уже занятого партизанами-коммунистами (это был коммунистический район). Там их задержал коммунистический отряд и доставил к тому же капитану, к которому накануне доставили Боярского.

Выяснилось происшедшее с Трухиным, Шаповаловым и Боярским в связи с тем, что 7 мая через Пшибрам проходила походным порядком Запасная бригада и захваченный вместе со своим генералом адъютант Ромашкин, разбив окно тюремной камеры, окликнул своих. Части бригады захватили тюрьму и освободили поручика Ромашкина, но генералов Трухина и Шаповалова не нашли. Рано утром советский капитан увез их и сдал своим.

После исчезновения генерала Трухина и Боярского в командование оставшимися частями РОА — Второй дивизией, Запасной бригадой и Офицерской школой — вступил начальник Офицерской школы, генерал-майор Михаил Алексеевич Меандров. Идеологические установки у Меандрова были те же, что у Власова. Вступив в командование и видя повальное отступление немцев, не зная точно, что происходит впереди, Меандров принял решение увести свои войска из Чехии поближе к немецкой границе. Он это должен был сделать, поскольку войска были окружены и при любых условиях отстоять себя не могли бы, а к тому же у них кончились продукты питания, и людей кормили кониной, зарезав обозных лошадей.

Эти три колонны РОА на путях отступления между двумя почти встретившимися фронтами, американским и советским, не раз натыкались на красных, которые цеплялись за них, не желая выпустить из рук, но упорное отстаивание американцев избавляло их от советского плена. И тем не менее беда приключилась с самим командиром Второй дивизии, генералом Зверевым. Советская разведка захватила и увела его из собственного штаба.

С большими трудностями части добрались до зоны американской оккупации, до Крумау. Отсюда людей стали переводить временно из одного лагеря в другой, и в людском составе происходило сравнительно небольшое отсеивание. В конечном итоге 4000 человек были доставлены и накрепко замкнуты в лагерь военнопленных в Платлинге, который и стал потом местом их выдачи Советам. Однако еще в Регенсбурге весь старший командный состав, в том числе и генерала Меандрова, из лагеря РОА увезли и содержали в лагере военнопленных в Ландау, откуда их в 1946 году выдали большевикам.

Тут мы вплотную подходим к тому психологическому непониманию, которое возникало с первой же встречи между неискушенными рядовыми американцами и частями РОА. Встретив русских со стороны немцев, они приходили в недоумение, ибо русские воюют на их стороне. Когда же им объясняли задачу освободительной борьбы от коммунизма, у них возникали симпатии и жалость к этим людям, и они предлагали им сдать оружие и мелкими частями уйти к ним в глубокий тыл. Но власовцы не собирались сдать оружие и рассеяться. Они ждали результатов переговоров Власова с американским командованием (Власов просил приема у Айзенхауера). Американцам приходилось за разрешением такого серьезного вопроса обращаться к высшим властям, а оттуда давались следующие инструкции: все, кто с оружием в руках и в немецкой форме попал в плен, должны быть выданы Советам, если же они окажут сопротивление, применить к ним силу. После этого начиналась не только наша трагедия, но трагедия и тех американских офицеров, которые должны были проводить предписанную им экзекуцию над безоружными людьми, и тогда им бывало стыдно смотреть людям в глаза.

Этим объясняется, что за день до выдачи Первой дивизии американский комендант Шлюссельбурга защищал власовцев от наседавших на них советчиков и даже потребовал отвести назад зарвавшуюся вперед советскую танковую бригаду, но когда пришло распоряжение сверху, не только Айзенхауер не захотел видеть Власова, и ему объявили, что они не гарантируют ему и его частям безопасность, но когда советские танки врезались в расположение дивизии, американские посты выставили вперед пулеметы и не разрешали власовцам скрыться у них в тылу.

В заключение должен заметить, что, потеряв своего председателя и вдохновителя и весь свой президиум, за исключением профессора Богатырчука, КОНР был лишен возможности влиять на ход событий. В обстановке, где победители-демократы превратились в карающий меч, разбитые и преследуемые члены КОНР ничего сделать не могли и отошли в сторону. И тем не менее из всех членов КОНРа только один профессор в Платлинге принес повинную и вернулся в Советский Союз, все остальные и по сей день преданы идее освободительной борьбы.

Приход американцев в Фюссен был ознаменован полным прекращением движения по железнодорожным и автомобильным дорогам. Только с разрешения американского коменданта городская управа посылала в Кемптен грузовики за продуктами питания для населения. В городе магазины были открыты, но товаров в них бывало очень мало (еще при нацистах торговцы прятали свои товары в подвалах, так как их стало трудно доставать). А в ночь между уходом нацистов и приходом американцев были открыты все склады товаров, и люди таскали оттуда все, что могли и сколько могли. В этой акции одинаково принимало участие как местное население, так и заброшенные туда беженцы (потом, как я узнал, то же самое было в Кемптене, Вангене и Равенсбурге. Очевидно, так происходило всюду).

По распоряжению коменданта все офицеры и другие ответственные служащие должны были зарегистрироваться в комендатуре, а кто этого не сделает, будет караться, как шпион. (Не помню, в какой срок зарегистрировались и мы, власовцы, но я об этом упомянул в предыдущей главе.)

Сразу же после прихода американцев в городе началось сведение личных счетов между немцами. Доносчики приходили в комендатуру доносить на своих врагов, как на нацистов, а любители доносов приходили с целыми списками нацистских аппаратчиков. Наконец они довели коменданта до того, что, когда приходил очередной доносчик со списком, он выискивал в имевшихся уже у него списках его фамилию и привлекал его самого к ответственности. После такого оборота дела у всех пропала охота доносить на своих горожан.