Юрий Владимиров - Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942

Закончив свою краткую напутственную речь, старший лейтенант Чернявский, по-видимому с молчаливого согласия командира дивизиона, нового командира батареи Сахарова и даже ее очень человечного комиссара Воробьева вдруг отдал приказ стоявшим сзади него незнакомым бойцам подвергнуть нас, ставших теперь для него совершенно чужими, обыску и отнятию от нас «лишних» и «принадлежащих только полку» вещей. Всех выстроившихся заставили расступиться на один шаг, снять со спины вещевые мешки, положить их на снег возле ног, а также расстегнуть шинели. После этого в каждом ряду строя по два бойца-«обыскивателя» вместе с самим Чернявским начали тщательно обшаривать наши мешки, вынимая оттуда некоторые вещи и складывая их в общую кучу. Одновременно они стали осматривать, какая дополнительная «казенная» одежда находится на нас под шинелью и гимнастеркой, и заставлять снимать эту одежду.

Многими из нас вся эта «процедура» воспринималась как отвратительная, и особенно – мной, так как мне пришлось, раздевшись до нижней рубашки, снять и отдать надетый на себя под гимнастеркой белый шерстяной свитер, полученный под Новый год как «подарок воину» от гражданского населения, а также выложить из вещевого мешка другой подарок – пару черных шерстяных носков. Отняли у меня также пилотку, которую мне подарил летом на трудовом фронте один военный.

Но самым ужасным для меня оказалось то, что забрали из мешка мой дневник, куда я изредка записывал коротко некоторые важные даты и текущие события. Мотивировали это тем, что дневник может на фронте попасть «в руки врага» и тем выдать ему «важные секреты». При этом всем присутствовавшим впредь категорически запретили вести дневники. Его сразу бросили в горевший рядом костер, в котором он запылал, чему я очень обрадовался, так как никто из него не мог уже выведать то, чем я ни с кем не поделился бы.

Я попытался возразить Чернявскому против отнятия у меня свитера и носков, поскольку они являются подарками, но это мне не помогло. Стоявший рядом со мной друг Вася Трещатов вдруг толкнул меня в бок и тихо сказал: «Юр, не спорь, это бесполезно, они ведь хотят загнать эти наши вещи кому-нибудь за деньги и пропить их. И мы тут бессильны сделать что-либо». И я не стал больше спорить с Чернявским. Но душа моя все же горела от негодования.

После окончания обыска старший лейтенант Сахаров дал команду перестроиться в колонну и двинуться вперед к проходной завода.

Так 5 марта 1942 года я покинул город Горький, думая, что никогда уже больше в него не вернусь. Но судьба распорядилась иначе: 5 ноября 1947 года я снова приехал в этот город и на следующий день там же женился. Затем, в 1948 году и до лета 1949 года, периодически приезжал туда из Москвы к жене на студенческие каникулы. А с лета 1949 года по лето 1952 года прожил в нем почти постоянно, работая инженером на заводе «Красная Этна». Таким образом, город Горький стал для меня по существу родным, и я всегда хорошо вспоминаю его, несмотря на некоторые трудности жизни, которые испытал в нем в течение двух месяцев осени и зимы в 1941 году…

Нас вывели из города и временно разместили в поселке Решетиха, в котором имелась относительно большая крутильно-сетевязальная фабрика. На ней изготовляли из пеньки, хлопка и шерсти нитки, а также витые изделия типа шпагата и шнуров, а из них – вязаные и плетеные сетки (например, рыболовецкие, маскировочные) и грубые тканые сетки с крупными ячейками.

Сначала наши командиры привели нас со станции строем к этой фабрике, где в небольшой столовой мы пообедали, получив вместе с кусочком черного хлеба тарелку пустых щей с проблесками пятен жира, картофельное пюре и стакан клюквенного киселя. Затем примерно одну треть бойцов командиры повели назад к станции Жолнино, а две трети оставили у проходной фабрики, чтобы ждать, пока ушедшие возвратятся. Я оказался среди оставшихся.

Скоро ушедшие, побывав на станции где-то на соответствующем складе и получив на нем каждый по одной винтовке, а также по причитающейся к ней сумочке с патронами, возвратились. Затем вся батарея пошла строем к примыкавшему к фабрике и части поселка большому лесу и зашла в него по узкой дороге вглубь примерно на полтора километра. Здесь мы оказались в небольшом военном городке, построенном среди высоких деревьев, видимо, нашими предшественниками. По существу он представлял собой несколько больших землянок для рядовых бойцов и около десятка маленьких, но относительно хорошо благоустроенных землянок для лиц среднего и более высшего командного состава.

Всех рядовых бойцов и младших командиров поселили повзводно – по 15–18 человек в больших землянках, которые по типу оказались примерно такими же, как в Гороховецких лагерях, но поменьше площадью и хуже по условиям проживания: нары были одноярусными и сплошными из тонких бревен – прямых круглых стволов деревьев с неснятой корою, а постелей не было вообще. Из-за этого лежать и спать на нарах приходилось ночью лишь на одном краю шинели, одновременно укрывая себя ее другим краем при спущенном с одной пуговицы хлястике. Под головою были только доска или полено и вещевой мешок.

Тепло в землянке бывало лишь тогда, когда ее хорошо отапливали дровами в печке-буржуйке, чем занимались, сменяя друг друга, дневальные. Но топка шла плохо, так как дрова, полученные распилкой деревьев из окружавшего леса, были в основном сырыми. Кроме того, приходилось временами открывать двери землянки, чтобы впустить в нее холодный свежий воздух для уменьшения в помещении духоты и смрада. Вокруг печки висело и лежало много отсыревших за день на ногах портянок и ботинок, а нередко и обмоток.

Со мной рядом разместились спать на нарах с одной стороны подопечный старшины Ермакова мальчик Леня, а с другой – мой новый близкий друг второй прицельный Вася Трещатов.

После того как все бойцы и командование батареи обустроились на своих местах для проживания, весь личный состав вызвали на волю и построили возле колодца, рядом с которым расположилось начальство. Комиссар Воробьев представил собравшимся незнакомого пожилого политического работника в звании батальонного комиссара с двумя прямоугольниками (шпалами) на красных, пехотных, петлицах шинели.

Батальонный комиссар сообщил, что наша зенитная батарея, которой теперь присвоен номер 199, является подразделением 199-й отдельной танковой бригады, находящейся сейчас под поселком Решетиха в стадии формирования для скорой отправки на фронт, конкретный срок которой пока неизвестен и зависит от окончания процесса формировки. Однако этот срок наступит очень скоро – наверное, не позже, чем через месяц.

Другие подразделения бригады – два танковых баталь она с 53 танками (как я узнал недавно из литературных источников), мотострелковый батальон, саперы и прочие ее подразделения – сейчас комплектуются и будут размещаться в других военных городках типа нашего поблизости от Решетихи и в этом же лесу и по соседству. Комиссар сообщил также номер почтового ящика – полевой почты для батареи, чтобы мы могли вести переписку с родными, друзьями или другими лицами. Он сказал еще, что пока – до отъезда на фронт – питание мы будем получать, к сожалению, лишь по третьей категории снабжения, то есть как тыловики.