Юрий Владимиров - Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942

Батарея, перейдя по мостику речку, протекающую через Лозовеньку, вышла из села и повернула влево. Затем она двинулась по той же дороге на северо-запад, в сторону села Михайловка, расположенного на берегу узенькой реки Кисель, впадающей в другую небольшую реку Береку.

Накануне, еще до рассвета, очень далеко и совсем незаметно для нас, зенитчиков, ушли вперед танки, а с ними на броне – мотострелковые батальоны нашей 199-й и 198-й отдельных танковых бригад. Наверное, эти бригады потом присоединились впереди к 21-му танковому корпусу, о присутствии которого где-то поблизости тогда мы – рядовые бойцы и даже наши непосредственные командиры – не могли и предполагать.

На нашем направлении движения передовая линия фронта находилась от Лозовеньки примерно в 40 километрах, и поэтому нашим танкам и нам вслед за ними сначала следовало преодолеть эти 40 километров, прежде чем вступить в соприкосновение с противником. А там, на передовой линии, на участке нашей 6-й армии сегодня с утра первыми вступили в бой только пехота и артиллерия.

Сзади нас двигались пешком, на автомашинах и редко на тракторах-тягачах стрелковые, артиллерийские и другие подразделения. Проскакала мимо даже какая-то большая кавалерийская часть. По пути наша батарея обгоняла большие группы пехотинцев, одетых в шинели, несмотря на жару, а также несших их на себе в виде скаток. У многих бойцов были на голове каски.

Пехотинцы были вооружены в основном старыми трехлинейными винтовками образца 1891–1930 годов конструкции С. И. Мосина. Некоторые из них (правда, в очень малом количестве) несли за плечами и плохо показавшие себя в боях полуавтоматы (точнее – самозарядные винтовки) СВТ-40 образца 1940 года конструкции Ф. В. Токарева. Их длина была такая же, как у винтовок. Имелись у бойцов и станковые пулеметы «Максим» и ручные конструкции В. А. Дегтярева. Тащили они на себе по двое и тяжелые противотанковые ружья. Естественно, у всех пехотинцев были ручные гранаты трех типов – оборонительные, наступательные и противотанковые.

Общий вес груза, включая одежду и обувь, который несли на себе бедные пехотинцы, достигал 40 килограммов. (Несколько меньше груза носили мы – зенитчики.)

Еще с первых же минут нашего подъема после ночного сна всем были слышны слабые звуки артиллерийской канонады, которые при движении батареи все более и более усиливались. А затем, часам к десяти, канонада утихла. Стало ясно, что это находившиеся впереди нас в километрах тридцати – тридцати пяти артиллеристы и чуть подальше от них минометчики закончили огневую подготовку для наступающих на них с переднего края фронта наших пехотинцев. «Ребята сейчас, наверное, пошли в атаку на прорыв фронта», – сказал кто-то из нас на пушке.

Скоро мы вошли в село Михайловское, и внезапно в сопровождении пары вражеских истребителей «Мессершмитт-110» появилась на небе группа немецких одномоторных пикирующих бомбардировщиков и одновременно штурмовиков «Юнкерс-87». Резко снизившись к земле под большим углом к ней, они с устрашающим воем сирен атаковали двигавшиеся колонны разных войсковых частей и лично нас: первые открыли огонь из пулеметов, а вторые – побросали небольшие бомбы и также дали пулеметные очереди.

И тут, не дожидаясь команды отлучившегося ненадолго от своих людей лейтенанта Кирпичева, наш боевой расчет остановил автомашину, везшую за собой пушку, и, не прицеливаясь, начал на глазок стрелять из орудия длинными очередями по немецким самолетам. При этом мы совершенно не обращали внимания на то, что вокруг свистели пули и падали рядом осколки от бомб. Вслед за нами начала стрелять пушка второго огневого взвода под командованием младшего лейтенанта Алексеенко. Открыл огонь и пулемет. Самолеты, к сожалению, благополучно улетели, спалив две хаты, убив двух пехотинцев и ранив еще несколько человек. Из нашей батареи получили ранение трое, из которых тяжелое – один. Всех троих вместе с другими ранеными отправили назад на повозке с лошадью в сопровождении кучера и какой-то медсестры.

Затем на небе показались наши истребители, и по этой причине немецкие самолеты не возобновили налет. Воспользовавшись этим, в село приехала полевая кухня, и мы вместе с порциями черного хлеба получили из нее в личные котелки сначала первое и потом второе блюда и в кружки – компот. И так хорошо пообедали!

После обеда лейтенант Кирпичев приказал нашему первому боевому расчету в своем взводе уступить на пушке место второму расчету, а нам дальше стрелять по самолетам из своих винтовок и карабинов, забрав их с кузова автомашины. Так и пришлось поступить к вечеру, когда исчезли с неба наши истребители, и мы, покинув село Михайловское, прибыли в небольшую деревню, где остановились на ее единственной улице между отдельными хатами и дворами. Здесь опять появились немецкие штурмовики и истребители, по которым обе наши пушки и пулемет почти с ходу открыли огонь. На этот раз мне и моим товарищам по орудийному расчету, не занятым на пушке, не осталось ничего другого, как вести по воздушным целям стрельбу из личного оружия. И пришлось стрелять так много, что из-за этого ствол моей винтовки сильно разогрелся и жар от него стал доходить до ладони державшей ствол левой руки. Стрельбу из винтовок и карабинов по самолетам мы производили с примерным учетом скорости их движения и направления полета: посылали пули в небо не точно на цель, а несколько вперед ее – на то место, куда вот-вот должен прибыть своей носовой частью самолет.

Стрельбу прекратили тогда, когда увидели, как один из самолетов, улетая назад, загорелся и стал падать и из него выбросился с парашютом летчик, который приземлился в поле километрах в трех впереди нас. Все мы очень обрадовались падению самолета и были твердо уверены, что это заслуга всей нашей батареи. Остальные самолеты улетели, не тронув никого из нас, но причинив большие потери другим воинским частям, двигавшимся сзади и спереди.

Вечером поступила команда приостановить дальнейшее движение батареи и оставаться ночевать в этой же маленькой деревне. Здесь перед наступлением темноты прежде всего мы почистили стволы обеих пушек, пулемета и личного оружия, установили, хорошо замаскировав соломой и ветками деревьев, автомашины и готовые к бою орудия с ящиками для боеприпасов, отрыли недалеко от пушек саперной лопатой каждый для себя окопчик на всякий случай и дождались приезда полевой кухни, из которой получили ужин, а предварительно – по 100 граммов водки. На этот раз я не отказался от своей порции.

Побыл один час на карауле, принял дозу хинина и улегся спать вместе с винтовкой, противогазом, саперной лопатой и вещевым мешком, не взяв даже с кузова грузовика в качестве одеяла оставленную на нем скатку своей шинели. Причем спал я, как и многие товарищи, не разуваясь и не раздеваясь, прямо на покрытой зеленой травой земле, на огороде, возле своего окопчика. Хорошо еще, что ночью не было дождя, было тепло, почти как днем, и меня не мучил приступ малярии с сильным ознобом, который, наверное, хотя и возник, но я сгоряча его не заметил.