Макс Брод - Франц Кафка. Узник абсолюта

В описании персонажей, занимающих положение между крестьянами и владельцами замка, иногда встречается потрясающее сходство. В обоих произведениях деревенские гостиницы находятся в центре общего внимания. В «Бабушке» покой нарушает молодой итальянец, который волочится за красивой дочерью хозяина деревенской гостиницы и делает ей неприличное предложение, в романе Кафки господский слуга ухаживает за Амалией. Примечательно, что у Кафки слуга носит итальянское имя – Сортини, единственное такого рода имя в романе. Курьезным сложностям, связанным с Сортини, было уделено много внимания. Многое станет ясно, если мы сравним этот эпизод с источником его возникновения, а именно с чешским романом. В нем также девушка отвергает грубые домогательства чиновника из замка, но она слишком слаба, чтобы сделать это должным образом; она боится последствий этой истории, репрессий, которые может устроить этот богатый и влиятельный человек. Манера, в которой она излагает суть дела своей бабушке, очень похожа на описание подобного эпизода у Кафки, особенно в самом начале. Процитирую несколько предложений, которые произносит девушка в повести «Бабушка»:

«Вообрази себе, этот итальянец каждый день приходит к нам за пивом. В этом нет ничего дурного, каждый может зайти для этого в гостиницу. Но вместо того, чтобы сидеть за столиком, как подобает приличному человеку, он пристает ко мне. Куда бы я ни пошла, он всюду за мной. Мой отец делает сердитое лицо, но вы его знаете, он добряк, мухи не обидит, он не любит обижать посетителей, особенно если они из замка».

Кажется, что в «Замке» достаточно ясно слышатся те же истины. Это сходство часто встречается на последующих страницах чешской повести. Например, когда Кристель раскаивается в том, что совершила проступок с самыми лучшими намерениями. Или когда она обсуждает попытку подкупить господского слугу: «Это – наша единственная надежда. После того как они услышали его оправдание, они могли бы ему помочь, но часто так бывает, что они слышат и не помогают. Они лишь кратко отвечают, что помочь невозможно, и с этим придется смириться». Не перекликается ли это с важным мотивом романа Кафки, заставляющим трепетать наше сердце при мысли о необъяснимой, непредсказуемой и несговорчивой власти? Это особое мистическое мнение Кафки, которое не чуждо реалистическому творчеству Немцовой. Кафка отметил эту мысль, читая повесть «Бабушка» еще в юношеские годы. Он превратил эту деталь в могучий принцип. В повести Немцовой хозяйка появляется очень редко. В романе Кафки высшего правителя не видно вовсе. В этом различии и заключается особая значительность. Невидимый правитель – нечто большее, чем человек.

Я не могу вспомнить, когда произошло мое первое знакомство с Кафкой. Полагаю, что я познакомился с ним зимой 1912 г. В ту пору мы, молодые писатели, имели свой столик в кафе на углу Гибернерской и Пфластерской улиц. Кафка время от времени сидел там с нами.

Он производил впечатление совершенно здорового человека. Казалось, что он старательно избегал болезней. Как-то жарким днем он шел со мной по старой Эйсенской улице. Я остановился у лотка с прохладительными напитками и выпил лимонада, предварительно обтерев рукой край стакана. Кафка неодобрительно посмотрел на меня. «Это тебе не поможет», – произнес он.

Как-то ночью мы были в гостях у Вейнберга. Дело было зимой, стояли ужасные холода. Кафка пришел в легком пальто. Верфель стал критиковать его за то, что на нем такая легкая одежда. Кафка ответил, что он зимой купается, и обрадовался, увидев, что остальные поддержали его с дружеским весельем. Один Верфель посмеялся над тем, что Кафка так много заботится о своем теле. Я вспоминаю, как мы стояли после этого на Вейнбергском виадуке. Кафка снял брюки, и мы увидели в морозную ночь его голые икры.

В то время я жил на очень шумной улице, это был дом на углу Стефанской и Герстенской улиц. Я очень страдал от этого шума. Не было никого, кто понял бы мои страдания лучше, чем Кафка. Напротив дома была трамвайная остановка, здесь же стояла гостиница, рядом с ней находился сад, где летом до глубокой ночи громко играл оркестр. Из ночного кафе доносились звуки механического органа. За стеной жил портной, у которого была скоротечная чахотка. Его жена играла на пианино. Мы прожили в этой квартире семь лет. Мне было трудно работать, и я скверно спал. Кафка тоже плохо спал. Он рассказал мне, что в таких случаях у него возникали бессонница и головные боли, и пояснил, какого рода головными болями он страдает. Он говорил беспристрастно, не ожидая от меня никакого совета или сочувствия.

Он защищал себя от шума тем, что вставлял в уши вату, и настоятельно рекомендовал мне этот метод. Я последовал его совету, и до сих пор не могу заснуть, не заложив в уши вату. Однажды я увидел, что у него в уши были вставлены крошечные подушечки. Полагаю, что это был подарок от женщины.

Кафку можно было часто встретить одного, гуляющего в пражских парках. Он нисколько не раздражался, когда к нему кто-либо присоединялся. Он, как правило, избегал разговоров о себе, но, если с ним о чем-либо говорили, он поддерживал разговор. Даже когда его мучила болезнь, он сохранял улыбку. Выражение его лица представляло собой загадку.

Кафка всегда был готов понять другого. Он с большим вниманием следил за жизнью и карьерой своих знакомых. Он был другом для многих, но немногим позволял быть своими друзьями. Я с благодарностью вспоминаю один случай. Мы встретились на Герренской улице. За день до того было опубликовано мое стихотворение в газете «Тагблатт». Оно называлось «Вилла в мирном уголке». Он похвалил его. Самому мне оно уже не нравилось, потому что было написано достаточно давно. Я осмелился выразить некоторое сомнение в подлинности его оценки. В ответ Кафка наизусть прочитал все стихотворение.

Когда его первая книга «Наблюдения» была напечатана Вольфом, он сказал мне: «Андре [40](Andre) заказал одиннадцать экземпляров. Десять я купил сам. Не знаю, кто купил одиннадцатый». Он произнес это с улыбкой удовлетворения. От него нельзя было узнать, что он пишет в данный момент и насколько это представляется для него важным.

Однажды Вилли Хаас убедил его прийти на чтения пражских авторов в маленький лекционный зал гостиницы на Венцеславской площади. В тот раз Кафка читал рассказ «Приговор», который был затем напечатан Вольфом. Он читал с таким завораживающим отчаянием, что сейчас, когда прошло уже более двадцати лет, я все еще будто вижу его в узкой полутемной комнате. Обо всем остальном я, честно говоря, забыл.

Кафка был стройным, хорошо сложенным, красивым. О девушках он говорил лишь в общих словах. В 1917 – 1918 гг. я был в Вене. Кафка послал мне письмо с просьбой подыскать ему комнату в тихом отеле. Он приезжал из Будапешта. В Праге он уже намекал мне о том, что в Будапеште примет решение сохранить или расторгнуть свою помолвку. В Вене он сказал мне, что расторг помолвку со своей невестой. Кафка очень спокойно говорил об этом. Он пошел со мной в кафе «Центральное». Было уже поздно, и кафе было пусто. Казалось, что Кафка был всем удовлетворен.