Иван Бессмертный - Силуэты разведки

— А как же так получилось, что советская разведка забыла об ее существовании?

— Представьте себе, тогда я тоже задал себе этот вопрос. Начал искать ее дело в архивах. Нашел в Черновцах материалы суда над ними. Там же, в архивах, были румынские газеты, которые освещали судебный процесс. Но… не было еще дела. Где я только его не искал, как будто провалилось сквозь землю. Но однажды на мой очередной запрос в архивы, приходит ответ, он уже для меня привычный — дело не обнаружено! — но на этом же листке бумаги кто-то из архива от руки написал: «Настоятельно рекомендую обратиться в архив Министерства обороны в городе Подольске». Отправляю запрос уже по подсказанному мне адресу. Из Подольска приходит ответ: дело найдено, его номер такой-то.

— Вы тогда выяснили, почему дело разведчика попало в архив военных?

— Выяснил. Дело в том, что в то время, учитывая намечавшееся воссоединение украинских земель, разведку западного региона в Украине вел Киевский особый военный округ. И когда началась война, эвакуация, все материалы (их не делили — где чисто армейские, где касающиеся разведки) упаковали в мешки, и поместили в архив штаба округа, а потом отправили в Подольск, во всесоюзный архив армии.

Дальше я запросил дело. Пришло. Изучил его.

— Нашли в нем что-то новое для себя?

— Конечно. Например, документы о том, что уже была достигнута договоренность об обмене всей этой группы на нескольких арестованных румынских разведчиков.

— И что помешало?

— Обмен был назначен на 22 июня 1941 года. Не судьба.

— Вам удалось как-то помочь Аэлите?

— Да. Это было в 1965 году, страна готовилась к юбилею Победы. При обкомах были созданы комиссии, которые занимались поиском людей, тех, которые в годы войны были награждены, но по каким-то причинам им не были вручены награды. Эти комиссии также занимались поисками забытых партизан, которые официально нигде не значились. Я подготовил материалы про Аэлиту и направил их на эту комиссию. Наш начальник управления был членом этой комиссии. Он поддержал. Аэлите назначили, как по тем временам очень хорошую персональную пенсию. Комитет госбезопасности на закрытых собраниях ветеранов всячески чтил ее, выражал уважение. Брату был разрешен выезд в Австрию.

— Судьбы многих разведчиков, особенно нелегалов, складываются трагично.

— К сожалению, это правда. Дело в том, что нелегал почти никогда не работает один. Обычно с напарницей или женой. Эта профессиональная необходимость и есть источником множества человеческих драм. Были случаи: родители уезжали «в поле», а детей оставляли в Союзе, в специальной школе-интернате. Бывало, что дети оставались на воспитании деда-бабы. Дети вырастали и ничего не знали о своих родителях. Но рано или поздно нелегал заканчивает свою службу, приезжает, а дети иногда говорят ему: «Ты сволочь». Вот вам проблема отцов и детей.

По долгу службы мне пришлось столкнуться с одной из подобных драм. Муж и жена, разведчики-нелегалы, более 20 лет проработали в одной из латиноамериканских стран вместе со своими детьми, которые родились уже там, в командировке. У них — две дочери. Одна училась в десятом классе, другая была студенткой вуза, когда родители под угрозой провала вынуждены были срочно возвращаться в Союз. Вернувшись на Родину, родители открылись перед детьми. Те, конечно же, удивились, но восприняли все как должное. Пожили они здесь месяц-полтора и задали родителям вопрос: «Зачем вы нас сюда привезли? Мы хотим домой». Им говорят: «Наконец-то вы на Родине». «Какая это Родина? — говорят дочери. — Там наша Родина, там остались наши друзья». Дошло до того, что дочери заявили, что пойдут в посольство своей страны. Вынуждены были их охранять, всячески уговаривать. В конце концов, конфликт был улажен. Вот вам драма.

А судьбы матерей в разведке. Это же еще не изучена тема. Вот вам пример. Тоже из моей прошлой жизни. Молодой парень был завербован советской разведкой в студенческие годы. Вскоре грянула война, разбросавшая миллионы людей по миру. Мать его десятки раз похоронила и оплакала. В последние годы работа этого источника была весьма результативной. Он награжден многими высшими наградами СССР. Дома он, вернувшись из нелегальной загранкомандировки, объявился через 22 года. Мать и сын встретились.

— Приходилось слышать, что в 1991-ом году, во время развала Союза, вы ушли из КГБ, хлопнув дверью. Вы могли бы рассказать об этом подробнее?

— Как вы помните, тогда на улицы вышли тысячи людей. В некоторых союзных республиках штурмом брали здания КГБ. Добирались до архивов. Кстати сказать, эти штурмы организовывали доморощенные «демократы» — бывшие осведомители, для того, чтобы уничтожить следы своего прошлого — тайного сотрудничества с советской спецслужбой. Уже и у нас стоял вопрос: а как быть, если пойдут на штурм здания? Мой большой кабинет на первом этаже уже завалили щитами. Занесли автоматы. Некоторые руководители говорили: Если начнут захватывать здание, будем стрелять». В той чехарде, которая начала тогда твориться в спецслужбе, пошла кадровая чехарда в разведке. И тогда на одном из собраний разведки я заявил следующее: «Развал Союза предрешен. Многие из нас целую жизнь положили, работая на благо этой страны. Но если так уж случилось, я не буду стрелять в тех людей, которые, подстрекаемые провокаторами, могут пойти на штурм нашего здания. И потом, чтобы не создавать сложностей никому, я подаю рапорт об уходе из органов». Написал рапорт. Отдал его генералу Ковтуну, тогдашнему куратору разведки, а в конце дописал — «Честь имею!».

Несколько лет назад, незадолго до своей смерти, уже будучи в отставке, генерал Ковтун побывал у меня в гостях вот в этом моем сельском доме. Он мне сказал: «Да, Петр, ты был прав тогда!».

Восьмидесятисемилетний генерал Василий МЯКУШКО встречает меня на пороге своей скромной трехкомнатной квартиры. Он высокий, стройный, совершенно седой. Проницательные, острые, много повидавшие глаза. Очень грустные. Уже при первых произнесенных им словах чувствуется, что перед тобой человек необыкновенной интеллектуальной мощи. Он в прекрасной физической форме. Хотя, я-то знаю, непросто ему это дается: в годы войны он был тяжело ранен.

Он 23 года руководил внешней разведкой КГБ Украины.

А начинаем мы наш разговор с его детства, и, почему-то, как ни странно для этой судьбы, с его детских воспоминаний о репрессиях первых десятилетий советской власти.

— В 1937-м году в пик репрессий, мне было четырнадцать лет. Наша семья жила в двух комнатах. И почти каждую ночь я слышал через стенку тревожные разговоры папы и мамы о том, что творится вокруг. Отец говорил маме: мол, смотри, посадили такого-то, он, говорят, махновец, арестовали другого, он был когда-то петлюровцем…