Лестер Хемингуэй - Эрнест Хемингуэй. Обреченный победитель

– Ради всего… я же хотел воздать ему хвалу за этот улов.

Конечно, Эрнест заслужил это, но последнее слово было за священником.

Сезон был в разгаре, и рыбалка становилась все лучше. Раньше у Эрнеста никогда не было первоклассного оборудования, и сейчас он впервые за это лето вышел на американскую сторону Гольфстрима. Эл вернулся в Мичиган. Различные гости, например оперный певец Джон Чарльз Томас, приезжали провести время и поучаствовать в рыбалке.

Утренняя работа Эрнеста продолжала приносить ему удовольствие. Он был не склонен к изменению своего дневного распорядка, основательно полагая, что любая перемена может означать конец удачи в его «доброй эре» прозы, без усилий выходящей из-под пера.

К середине июня он был на сто сорок седьмой странице своей новой книги «Зеленые холмы Африки». По его словам, он уже три раза переделывал рукопись. Уже несколько недель стояла прекрасная погода, с короткими перерывами дул спокойный восточный ветер. По вечерам становилось настолько прохладно, что приходилось надевать свитер. И хотя Эрнест испытывал вдохновение от своего творчества, он начал ощущать определенное разочарование от рыбалки. Он страстно желал вернуться в Африку, хотя все еще страдал от подхваченной там амебной дизентерии.

– Чертова проблема, – говорил он и доставал бутылку касторового масла.

Курс лечения требовал приема многочисленных маленьких доз этого отвратительного лекарства в течение трех дней после приступа. Так что он держал одну бутылку на борту судна, а другую дома. Он запивал ее виски или бренди, но чаще отдавал предпочтение последнему.

– Он охлаждает твой пыл, когда ты слишком торопишься, – говорил Эрнест.

Весной приезжал Джон Дос Пассос, а Сидни Франклин нанесла визит в середине июля. Несколько раз в вечернее время мы выходили половить тарпона вместе с Джимом Салливаном, хорошим другом Эрнеста с давних времен, который владел автомагазином в Ки-Уэст, а также с Кэнби и Эстер Чамберс, двумя забавными, но чуткими друзьями из Ки-Уэст. Кэнби писал прекрасные статьи для журнала, хотя серьезно переболел полиомиелитом. Эстер довелось работать в Красном Кресте в Европе, а сейчас она посвятила свою жизнь своему большому квакеру, который был замечательным шутником, хотя его жизнь проходила в инвалидном кресле. На нем Кэнби здорово передвигался.

– Закатывайте меня, – говорил он, и ближайший к нему мужчина придерживал его за ноги, пока Кэнби шел на руках. Таким способом он мог зайти на борт «Пилар» и усесться в одно из кресел для ловли на блесну.

Никогда нельзя было предсказать, что могло произойти на рыбалке в Гольфстриме, около рифов или в обходных каналах, если на капитанском мостике стоял Эрнест. В воскресенье, когда с нами на борту находился лейтенант Джексон, Эрнест совершил несколько прекрасных маневров. Лейтенант Джексон был комендантом базы подводных лодок, которая тогда славилась как судоремонтный завод. В Гольфстриме на его наживку клюнул дельфин, и он за минуты борьбы с ним потерял несколько фунтов веса. Это был самец дельфина, с выступающим лбом, как на карикатуре вашингтонского бюрократа, и он весил более сорока фунтов, как мы узнали уже на берегу, спустя несколько часов. С самого начала лейтенант знал о том, что клюнула рыба, равная по силе человеку, а может, и больше. Через двадцать минут борьбы он часто и тяжело дышал, переживал и чуть не выпадал из кресла.

Всегда с интересом относясь к борьбе, Эрнест решил вмешаться.

– Судно идет вам на помощь, лейтенант. Судно будет двигаться навстречу рыбе, так что она пойдет прямо в ваши руки.

– Эрнест, вам следует взять удочку. Она собирается…

– Чушь. Изматывайте ее из стороны в сторону, еще и еще.

– Но говорю вам, у меня уже нет сил.

– Нет, еще хватит. Вы вытащите ее, если продержитесь еще несколько минут. Смотрите, сейчас она облегчает нам задачу.

Эрнест, мастерски обманывая лейтенанта, заставлял его почувствовать, что все сейчас закончится, хотя на самом деле еще требовалось некоторое время. Несколько минут спустя мы подошли с одного бока настолько точно и сбросили газ так удачно, что я всадил острогу в большого дельфина скорее случайно, чем за счет своего умения. Он был почти шесть футов в длину, довольно молодой и в прекрасной физической форме.

В тот день мы поймали восемь дельфинов, каждый не менее двадцати пяти фунтов, а также девять пеламид, несколько барракуд и скумбрий. Семь рыб-парусников мы упустили, ведь гости не были знакомы с техникой лова на ослабленную леску.

На обратном пути домой Эрнест был болтлив после скотча, но ощутил, что необычное чувство тоски стало зарождаться в нем. Что-то действительно съедало его, и ему нужно было вырвать это из своей души. Он любил все до определенного момента, а потом это переставало представлять для него что-либо хорошее уже навсегда. В нем сидело давнее стремление поехать в Африку, и он начал понимать, как мало он заботился о том, что было для него так важно всего лишь несколько часов назад. Я делал много пометок в своем блокноте в те дни, поэтому я могу сейчас воспроизвести те события.

– Послушай, Барон, – начал он, – в течение последних нескольких месяцев мы узнали многое о рыбе-парус-ник. Нам их ловить гораздо легче, когда мы ловим на блесну, двигаясь в западном направлении. Это потому, что они идут в этом направлении. А вокруг этих районов, – он указал три области на морской карте, – у нас клюет постоянно. Здесь все дело в рельефе дна, а не в течении, поскольку мы и так в нем находимся. Ты не можешь ловить рыбу в океане вслепую, как ты делал это в горном ручье. Я думаю, что рыба движется в западном направлении, чтобы пройти через Гольфстрим между маяком Ребекки и Тортугасом. Тем же путем танкеры идут в Тампико. За это лето мы поймали больше, чем прошлой зимой все профессионалы из знаменитой рыболовецкой компании Флориды. Сейчас у рыб лучшие условия для кормежки, и мы уже начали формироваться как экипаж настоящей рыболовецкой машины. – Эрнест похлопал по борту «Пилар».

– Машина что надо, – согласился я, – я лишь надеюсь, ты не разочаруешься в экипаже или придумаешь еще какое-нибудь занятие по душе.

– Я никогда в тебе не разочаруюсь, Барон, потому что ты энергичный и тебе наплевать на трудности. Но почти все это чушь собачья по сравнению с Африкой. Лишь там я понял, что мне нужно.

– Когда подцепил дизентерию, – съязвил я.

– Черт с ней, с дизентерией. У меня только одна жизнь, и, ради Христа, я хочу побывать там, где мне интересно. Я не ощущаю никакой романтики на Американском континенте. Он меня нисколько не вдохновляет. Сейчас я просто хочу сколотить достаточно денег, чтобы вернуться в Африку. Я упорно работал, написал несколько хороших рассказов и буду продолжать заниматься этим, хотя на прошлой неделе у меня все из рук валилось. Но сейчас я могу говорить об этом в прошедшем времени. Сейчас я прихожу в норму, и писатель во мне еще как будто не умер.