Вартан Вартанян - Вечный странник

На этот раз Комитас возвращался в Вагаршапат, заслужив широкое признание мировой музыкальной общественности.

Скучные будни монастырской жизни не могли помешать Комитасу в осуществлении его замыслов, но все же временами им овладевало тягостное чувство одиночества. Длившаяся больше года поездка по городам и странам Европы позволила ему выполнить часть намеченной програмы. В Париже Комитас издал свой первый сборник «Армянская лира», куда вошли двенадцать песен. Этими концертами он осуществил давнишнее свое желание — познакомить европейцев с армянской песней. Тогда же он получил возможность ознакомиться с новейшими музыкальными течениями и их представителями. И чем глубже он знакомился с ними, тем сильнее проявлялась в нем жажда нового.

И в Эчмиадзине его ждала работа — опять хор, оркестр, работа над хазами, собирание народных песен, их исследование и обработка. Но во всем этом он один, один, и вокруг него пустота. В минуту усталости и душевной опустошенности он получил из Парижа письмо от Маргариты Бабаян и тут же сел писать ответ: «Как обрадовало меня твое письмо. Действительно, я давно не писал ничего ни тебе, ни моим друзьям, которые хотя и находятся далеко, но очень близки мне. И голова устала, и душа, я стал неспокоен, терпение мое иссякло. Представь, живешь в тумане и жаждешь увидеть яркий свет, вознестись, вознестись высоко-высоко, жить где-то рядом с палящим солнцем, но не находишь дороги и задыхаешься в этом поганом воздухе. Нет человека, перед которым можно было открыть сердце и от которого можно было услышать слово разумное: как сыч, сижу с утра до вечера за своим столом и пишу, пишу... Настает время отдыха, хочу кому-нибудь спеть или сыграть написанное и не нахожу никого. Выхожу из комнаты и, как тигр один расхаживаю в саду или у себя на веранде. Удивляюсь, как я до сих пор не сошел с ума в атмосфере такой затхлости. То хочется бежать куда-то, то хочется запереться отшельником и трудиться, но что же я тоща делаю, если не тружусь?.. Хочу, чтобы было иначе, хочу жить только с музыкой, чтобы ничто меня не мутило, мысль мою не путало, душу не смущало бы и совесть мою не убило... Но я не отчаиваюсь, продолжаю работать, много вещей написал, многое сделал...»

Атмосфера в Эчмиадзине стала еще более невыносимой после смерти Хримяна Айрика. Приутихшие на время противники Комитаса вновь стали плести против него интриги. И очень скоро сумели враждебно настроить против него новоизбранного католикоса Измирляна. Сначала это отразилось на жаловании Комитаса. Если светскому педагогу, приглашенному со стороны, было положено три тысячи рублей в год, то Комитасу, как преподавателю музыки в семинарии, платили в десять раз меньше. Кроме этого, он получал жалование архимандрита, что составляло приблизительно такую же сумму. Это посчитали достаточным и урезали ему преподавательское жалование. Такое оскорбительное решение послужило поводом, чтобы Комитас написал отречение.

«Святейшему католикосу всех армян Маттеосу II.

Двадцать лет я состою в братии престольного св. Эчмиадзина. Вступил в нее с целью служения. В течение двадцати лет окружающие не давали мне делать то, что я мог бы делать, ибо вокруг себя я видел только козни и интриги. Нервы мои сдали, далее терпеть все это нет у меня сил. Ищу покоя — не нахожу; жажду честно работать — встречаю препятствия; пытаюсь держаться в стороне — заткнуть уши, чтобы не слышать; закрыть глаза, чтобы не видеть; сдерживаю себя, чтобы не впасть в соблазн; обуздываю чувства, чтобы не гневаться — но не могу. Я человек и не могу так более. Совесть моя гибнет, энергия иссякает, жизнь уходит, и только сомнение свивает гнездо в глубине моего существа.

Если Вашему Святейшеству угодно меня не потерять, а найти, со слезами умоляю отпустить меня из св. Эчмиадзина и послать в Севанскую обитель отшельником: я потерял двадцать лет, дайте же мне возможность в оставшиеся годы спокойно работать над результатами моих исследований, что будет более достойным моим служением многострадальной армянской церкви и науке.

Вашего Святейшества слуга и сын вардапет Комитас, монах св. Эчмиадзина».

Разгневанный католикос к великой радости отцов церкви не удостоил Комитаса ответа. После этого Комитаса начали откровенно травить.

Условия пребывания Комитаса в Эчмиадзине стали невыносимы. На каждом шагу оскорбления, интриги.

В эти трудные для него дни он получил от Манташева в подарок рояль. Вечером поздравить его пришли друзья. Он сварил им кофе, они посидели. Потом он играл и пел, и проводив их, долго стоял на веранде. Да, ему уже сорок лет. Европейский композитор в его возрасте сменил бог знает сколько инструментов, а он приобретает свой первый инструмент, получает его теперь, когда силы уже на исходе... Сколько лет подряд он день и ночь, запершись в холодном классе семинарии, закутав ноги пледом, просиживал за роялем при тусклом свете свечей. Он глазам своим не верил, что в его комнате стоит рояль, что теперь в любую минуту, днем или ночью, он может сесть за рояль и играть, играть без конца. Непонятное чувство охватило его, горло сжалось: «Вот и у меня стало как у людей». Он плотно притворил окна и двери в комнате, чтобы никому не мешать, и сел за инструмент, — погладил клавиши, черные блестящие бока рояля, прошептал какие-то слова и начал играть... всю ночь напролет он играл и пел.

Теперь уже осуществились давнишние его мечты — у него был дом, работа, инструмент. Все было, но не было условий, позволяющих ему целиком посвятить себя работе. Основать консерваторию в Закавказье оказалось делом безнадежным и нереальным. Богатые промышленники Тифлиса и Баку и слышать не хотели об этом. В Эчмиадзине из кожи лезли вон, чтобы обуздать «непокорного» вардапета. Его уход из монастыря послужил бы еще большим поводом для травли. Армянские богатеи покровительствовать ему не собирались, а бедный и бесправный народ едва мог прокормить и содержать бродячих ашугов, а никак не музыканта с такими высокими целями.

Комитас искал место, где мог бы развернуть более интенсивную деятельность. Им, как ему казалось, мог стать Константинополь. В Константинополе, этом крупном культурном центре западных армян армянская песня, можно сказать, переживала процесс «отуречивания». Пропаганда армянской народной песни должна была способствовать укреплению национального самосознания тамошних армян. Константинополь тесно общался с Европой, и, наконец, оттуда было легче поддерживать связь с зарубежными армянскими колониями. При возможности он организовал бы там хор, может быть, удалось бы основать консерваторию. Решение было принято.

Под предлогом посещения родных мест Комитас оставил Вагаршапат.