Вартан Вартанян - Вечный странник

Армения всегда была ареной непрекращающихся войн. Сколько раз наш народ терпел поражения, сколько раз оказывался под гнетом не только цивилизованных, но и отсталых народов, предававших армянскую землю огню и мечу! Завоеватели подчиняли себе все и вся, и лишь одного они не могли отнять у нас - права и желания трудиться, создавать, строить. Нашим, уделом всегда был труд, их единственной целью — нажива, грабеж, насилие. Они могли отнять у нас песни радости, счастья, исковеркать их до неузнаваемости, оставив нетронутыми лишь песни тяжелого, но честного труда. Труд всегда был долей армянина-землепашца, и поэтому именно его трудовыми песнями должны проверяться «на чистоту пробы» все те песни, которые называются армянскими.

Песни Акна, записанные в тот памятный день Комитасом, лишний раз убедили его в том, что армянские церковные и народные песни родственны между собой, что у них имеются общие истоки. А хазы непременно могут стать ключом и к тем и к другим.

Проводив Овсепа Чаникяна, Комитас направился в Эчмиадзинский матенадаран и погрузился в таинственный мир древних хазов.

Двухлетняя упорная работа над хазами не привела к сколько-нибудь значительным результатам, но тем не менее дала возможность всерьез «осадить» эту неприступную крепость. И поскольку ключ к прочтению хазов находился когда-то в руках музыкантов-священников, записывавших песни с помощью этих нотных знаков, было необходимо в первую очередь самым тщательным образом изучить духовную музыку. Надо было выяснить, какие из песен в течение веков не подвергались .изменениям или изменились лишь в незначительной степени, какие из духовных песен наиболее близки народным и несут на себе печать их ярко выраженного влияния и, наконец, какие из народных песен могли быть созданы столетия и даже тысячелетия назад.

Собранные Комитасом песни — как духовные, так и народные — могли бы дать ответ на этот вопрос. Наиболее долговечными, «живучими» и наименее подверженными изменениям и влияниям оказались трудовые, обрядовые, эпические, эпико-лиричиские и крестьянские мелодии, на протяжении веков крепко связанные с народными обычаями и традициями. Среди духовных песен менее всех подверглись изменениям шараканы. Однако эти выводы все еще не могли считаться решением вопроса. Суть искомого ответа могла быть только в одном: в определении закономерностей, доказывающих самостоятельность, самобытность армянской песни. В самом деле, что же, в конечном итоге, предопределяет отличие армянской песни от курдской, курдской — от турецкой, в свою очередь турецкой — от арабской, арабской—от персидской?

Музыковеды Европы давно уже нашли научно обоснованные закономерности, предопределяющие национальные особенности английской, французской, итальянской, русской музыки. Но отчего же им не удалось, несмотря на неоднократные попытки, найти аналогичные закономерности, характерные для армянской музыки? Не потому ли, что до сих пор им были доступны лишь искаженные, псевдоармянские формы нашей песни, несущие на себе печать многих музыкальных влияний, и прежде всего — турецкого.

Вопросы, мучившие Комитаса, все более убеждали его в необходимости овладения достижениями европейской музыковедческой мысли. Но кто, на какие средства возьмет на себя заботу о его дальнейшем образовании? Единственный человек, на которого он мог бы надеяться, был католикос Хримян Айрик.

В доме католикоса Комитас был своим человеком. Здесь все любили и уважали его, начиная с внучатых племянниц, которым он давал уроки пения, и кончая самим хозяином, который всюду брал его с собой: Комитас был украшением его свиты. Куда бы он не отправлялся — в Ереван, Тифлис, Александрополь — Комитас везде сопровождал его. Особенно памятен был католикосу случай, происшедший в Александрополе. Огромная толпа, собравшаяся перед домом предводителя местной епархии, ждала католикоса. Его святейшество вышел на балкон, благословил людей, прочитал молитву. Но вскоре аплодисменты разразились с -новой силой. Теперь уже народ хотел видеть и слышать Комитаса. Отказать было невозможно, и он вышел на балкон, спел шаракан и армянскую народную песню «Дле яман».

Комитас на этот раз пришел к католикосу, чтобы поговорить с ним о своем желании поехать учиться. Подойдя к католикосу, он приложился к его руке и сел напротив. Он очень волновался, но, заметив сочувствующую улыбку католикоса, начал говорить прямо, без обиняков. Он много говорил о мучившем его вопросе — о проблеме самобытности армянской тесни. На сегодняшний день многие европейские, да и армянские специалисты считают, что армянский народ, обладающий столь древней культурой, растерял самобытные черты музыкальной культуры. Подобные мнения серьезно аргументируются, и чтобы их опровергнуть, надо иметь основательные знания в области теории музыки. Словом, он просил католикоса направить его учиться в Европу.

Католикос дал свое согласие, но прежде посоветовал поехать в Тифлис, прослушать курс лекций в местной консерватории. Ему нужно было время, чтобы найти богатого попечителя, мецената, который взял бы на себя расходы по обучению студента за границей: церковь такими средствами не располагала.

Когда Комитас навещал Хримяна Айрика, главной заботой домочадцев было угостить его крепким кофе и разными сладостями. О слабости гостя к мучному знали все. Знали они и о том, что хозяин дома под конец обязательно попросит его спеть. Так и случилось. Когда подали мучное, католикос, лукаво прищурившись, обратился к Комитасу:

— Ешь, сын мой, чтобы голос твой всегда был сладким.

Сам же откинулся на мягкие подушки и закрыл глаза в ожидании песни.

Макар Екмалян, выпускник Петербургской консерватории, в Тифлисе пользовался большой популярностью. Будучи преподавателем музыки в школе Нерсисян, он руководил также двумя четырехголосыми хорами - в школе и в армянской церкви. Оба эти коллектива играли важную роль в культурной жизни города. Так же, как и Кара-Мурза, Екмалян вводил в армянские народные и церковные песни принцип многоголосия. Два ученика Екмаляна — Арменак Шахмурадян и Тигран Налбандян, — обучавшиеся у него вокальному искусству, стали солистами этих хоров и были хорошо известны в городе.

Шахмурадян и Комитасе знали друг друга по Эчмиадзину: начинающий тогда певец был солистом в хоре Комитаса и помог ему записать несколько народных песен. И вот теперь учитель приехал в Тифлис в качестве ученика.

Екмалян, проверив знания Комитаса, был настолько восхищен его эрудицией, способностями, что отсоветовал ему учиться в Тифлисской консерватории — это не прибавило бы ровным счетом ничего к его знаниям и было бы лишь напрасной тратой времени. Вместо этого он обещал заниматься с ним по теории и практике гармонии.