Алексей Мясников - Зона

Из нашего этапа чаще около меня вертелся Алеша Котов, тот самый, с кем произошла стычка на выходе из Пресни. Корчит вора, где-то на даче у него «рыжье закурковано» (золото спрятано) и по этой причине, кровь из носу, до нового года ему надо выйти бы на «химию».

Но было одно интересное знакомство. Точно не помню, кажется, Михаил Васильевич Воробьев. Седой, лысоватый, склонный к полноте, а теперь рыхлый, отекший. Он обретался на полу, напротив от нас: в углу стены и боковых нар. На второй или третий день подходит ко мне, спрашивает: «Вы не из Лефортова?» Отвечаю, что был там. «А вы?» А он, оказывается, прямо из Лефортова, и путь держит куда-то далеко на восток. Приговорили его к шести, что ли, годам усиленного режима по делу, связанным с корейским шпионом. В Лефортове я слышал об этом деле. Кореец, северный, скупал, где мог какую-то секретную электронику и отправлял домой. Вот тебе и братская республика, народно-демократическая. Михаил Васильевич о корейце не знал. Он заведовал то ли лабораторией, то ли производством в одном из закрытых предприятий под Загорском (кажется, однажды я там выступал с лекцией) и, действительно, продавал налево какие-то детали одному нашему человеку, не подозревая, что тот работает на корейского шпиона. Человек тот влип, раскололся, в дело были втянуты другие люди, в том числе и Михаил Васильевич. Шесть лет — легко отделался, грозило больше. Шпионаж от него отшили. Возраст, безупречное прошлое смягчили участь. А не будь корейца, считает Мих. Вас., ничего бы не было. Отпускал детали, хоть и налево, но всего раз или два и по документам, наживы, говорит, никакой, даже не думал об этом. В общем, здорово ему не повезло, попал как кур в ощип. Не чает уже воли, хоронит себя заживо — ни лет, ни здоровья нет. Жалко старика. И все-таки держится до последнего. Убит, но не сломлен. «А почему вы на полу, а не на нарах? Идемте к нам, потеснимся», — предлагаю. Не хочет. На полу прохладнее, у него сердце слабое, меньше клопов, да и просторней все же.

Вот он-то, Мих. Вас., и рассказал мне кое-какие подробности про Сосновского (несколько лет вспоминаю его подлинную фамилию — та ли?) и Эдика Леонардова. Ведь Сосновский уверял нас тогда с Володей Барановым, что из Лефортова он уйдет на свободу или, в крайнем случае, на «химию», что за него четыре Героя хлопочут. Потом я узнал, что возвращенный в Лефортово в качестве свидетеля, он заложил всех, кого мог, свалил даже свое на друзей, собственную жену не пощадил — лишь бы самому выкарабкаться. А ему, оказывается, не свободу и даже не «химию», а дали еще два года к шести. И поделом подлецу, да еще на этапах, если застукают, несдобровать. Другое дело Эдик Леонардов. При мне он с гарантированных десяти выторговал у следователя два года и предсказал себе в итоге шесть лет. Точно рассчитал. Мих. Вас. еще находился в Лефортове, когда судили Эдика. Все, кто знал или слышал о Лефортове, самого лучшего о нем мнения. Поразительный пример, когда, не теряя достоинства и репутации, за счет умения вести себя на допросах, можно скостить огромный срок почти наполовину. И такое, оказывается, бывает. А ведь пятая ходка, свыше ста тысяч наживы — за такое вышак не редкость. За 26, за 12 тысяч хищения, я знаю, приговаривают к девяти, а то и больше годам. Но это когда ведут менты или прокуратура. По общему мнению, за те же вещи ГБ дает меньше, и уж совсем снисходительны, когда вместо расчетного иска обвиняемый дает больше денег, т. е. откупается и, конечно, когда грамотно держит себя на следствии, что дает возможность следователю быстро и чисто закрыть дело да еще со сверхприбылью. ГБ это ценит и по уголовным делам с ними можно договариваться. Эдик считал, что ему повезло, что попал не к ментам, а в ГБ. Как видим, не ошибся.

Каждый день, а то и по нескольку раз в день, небольшими группами кого-то уводили на этап, кого-то заводили. Народ менялся, но теснотища не убывала. На второй или третий день узнал я, что те, кто забился под нарами — «петухи» или, как их еще называют, «гребни», «голубые», т. е. «пидарасы». Их почти не было видно. Они и ели под нарами, на прогулке я их не видел. Выйдет к «толкану» — обязательно кто-то ударит или бросит чем. Поэтому, наскоро справив нужду, этот несчастный сразу стремился под нары и без крайней нужды не высовывался. Я помню троих. Все молодые парни, почти мальчишки. Один, говорят, с воли пидор, других «опустили» в тюрьме, еще в следственной камере. Среднего роста парень, плотный, с черными усами — этого за то, что он изнасиловал малолетку-девочку. Ему лет 20, ей, как он говорит, лет 15 и вообще, говорит, не насиловал, а вмешались родители. Можно поверить, такое нередко бывает. Но если суд не разбирает, то тюрьма и подавно — статьи за изнасилование зеки не любят. До суда сидел он под следствием в Тагильской тюрьме, известной беспределом. Там его самого изнасиловали. Тагильская тюрьма — главный поставщик таких вот «голубых» и большинство, главным образом молодые ребята, ни за что страдают. Там это основной вид развлечения или найдется борзый — любитель, возьмет верх в камере и устраивает себе гарем. Один такой в Тагильской тюрьме, говорят, изнасиловал человек 60. Явно сам педераст, но тюрьма за такового считает лишь пассивных, т. е. тех, кого пользуют. Однако же по зековским понятиям так «опускать» — страшное наказание и без серьезной причины этого делать нельзя. А кто делает, с ним самим поступают также. В конце концов разобрались и с тем «рекордсменом» — бросили самого под нары.

Но и жертвам уже не подняться. Если признано, что уже пострадал, то в лучшем случае бить будут реже, а место теперь на всю лагерную жизнь в «углу», среди пидорасов. Такому могут сочувствовать, но принять в свой круг «мужиков» уже нельзя. Причем это случается не обязательно с теми, кого изнасиловали, проведут членом по лбу или просто загонят под нары, в угол к «петухам» — оттуда уже пути к «мужикам» нет. Такой человек становится отверженным. Независимо от того, правильно или неправильно с ним поступили. Если неправильно, та же участь ждет того, кто это сделал, но пострадавшему от этого не становится легче. Жестокий обычай. А вот третьего было не жаль. Его начали бить сразу, как он вошел. Щуплый, серенький парень и не разглядишь толком: прячет лицо, ежится под кулаками. Когда такой заходит впервые в камеру, он ждет, какое ему место укажут, сам ни шагу, не дай бог — сразу забьют. К нему подходят, узнают, что он «опущенный» или, как еще говорят, «чуханутый» и под ударами он вползает в отведенное место под нарами. А этого придержали для основательного битья. Его преступление действительно ужасно: он изнасиловал пятилетних мальчика и девочку, отрубил кому-то из них пальцы — вот его и молотят по всем камерам. И он сносил побои без звука, принимая весь ужас своего положения как должное. Деревенский парень — откуда же в сельской глуши такой садизм? Но самое страшное мне еще предстояло увидеть.