Алексей Мясников - Московские тюрьмы

Хозяйственное руководство осуществляется из единого центра, вся полнота экономической власти в руках центральных органов управления. Директивное администрирование есть главная особенность нашей жизни, определяющая всю социально-экономическую ситуацию в стране. Центральный аппарат — единственный хозяин обобществленных средств производства и потребления. Не общественный спрос определяет характер и структуру производства и распределения, а государство в лице центральных органов управления, которые директивно решают, что кому производить, сколько кому платить и что кому надо.

Бюрократия сильна только властью, поэтому, что бы она ни говорила, что бы ни делала — все ее устремления направлены прежде всего на укрепление и расширение своего влияния. Отсюда тотальный контроль над людьми и материальными ресурсами, стремление с самого верха распоряжаться каждой рабочей рукой, каждым винтиком. Отсюда строгая субординация всех этажей экономической иерархии: от Кремля до производственного участка. Отсюда же несовпадение бюрократической, то бишь государственной, целесообразности с естественными целями общественного производства и потребления. Связь между общественным спросом и производством разорвана эгоцентризмом бюрократии, подчинившей экономику своим интересам. Народное хозяйство ориентируется не столько на обеспечение общественных потребностей, сколько на корыстные нужды госаппарата.

Централизованное управление сложной экономикой не способно оперативно и эффективно решать все вопросы, возникающие на местах, а у предприятий нет для этого достаточных полномочий. Формальные показатели и критерии искажают цели производства, направляя его на выполнение плановых цифр, слабо связанных с реальным общественным спросом. Отсутствие хозяйственной самодеятельности, полная зависимость предприятий от вышестоящих инстанций омертвляют интерес к производительному труду, порождают настроения угодничества и иждивенчества. Нарушив и извратив корневую систему экономических стимулов производительного труда, бюрократии ничего не остается, как ужесточать административные, дисциплинарные, внешние меры воздействия. Не удается заинтересовать, надо заставить. Стиль армейского прапорщика: не можешь — научим, не хочешь — заставим. Это и есть главный метод бюрократического управления. В условиях директивного администрирования все работают из-под палки.

Неумеренный аппетит и амбиции всемогущей бюрократии ориентируют экономику на развитие вширь, на форсирование объемных, количественных показателей. Бюрократия так же щедра на задания, как скупа на вознаграждения. Сколько ни делай, все мало, да разве напасешься, если плоды труда втаптываются в снег и грязь, а деньги на ветер? С другой стороны, как оплачивать бестолковый труд, результаты которого не идут впрок? Поэтому бюрократия считает вполне оправданным и единственно возможным строить свои отношения с производителями по принципу: больше взять — меньше дать. Отсюда планирование от достигнутого, несоответствие оплаты результатам труда и уравнительное стимулирование, отсюда псевдоэкономное деление объектов на главные и второстепенные, лихорадка штурмовщин и озноб простоев. Иными эти отношения в условиях жесткой централизации не могут быть: у бюрократии нет других способов подталкивать экономический рост. В противном случае пришлось бы принципиально менять весь механизм хозяйствования: оживить экономические стимулы, обеспечить прямую зависимость производства от общественного опроса, дать простор самостоятельности и деловой инициативе трудовых коллективов. Для бюрократического аппарата это означало бы ограничение его вмешательства в экономику, потерю в той или иной степени своего влияния и власти. На это он добровольно никогда не пойдет, ибо это в корне противоречит жизненному интересу бюрократии, которая отнюдь не склонна к самоубийству.

Экономика в тупике. Как использовать экономические рычаги ни на йоту не поступаясь экономической властью? Как совместить интересы народного хозяйства с интересами правящей бюрократии? В попытках решить эту проблему центральное руководство перепробовало множество вариантов. Но полумеры не дают эффекта. Как только начинают оживать экономические стимулы, возникает угроза отмирания бюрократического аппарата, ибо становится очевидной его ненужность и обременительность в сфере хозяйственных отношений. Бюрократия срочно восстанавливает свое влияние и производительность падает. Так заканчивались все эксперименты и реформы с применением элементов хозрасчета: достаточно вспомнить о трагической судьбе директора казахского совхоза Худенко и его хозяйства, реформу 1965 года и тщетную попытку ее реанимации в 1979 году, щекинский метод, бригадный подряд. Народнохозяйственные и бюрократические интересы слишком несовместимы, и пока это противоречие решается в пользу господствующей партократиии.

Если благополучие производителя мало зависит от результатов работы, отчего и от кого она зависит? Очевидно, от того, кто спускает планы и фонды снабжения, перед кем производитель отчитывается и кто оценивает его деятельность, короче — от того, кто заказывает музыку и платит. А это Иван Иваныч, наш вышестоящий начальник. Зачем мне, директору, погонять во весь дух предприятие? Дай-ка умаслю Иван Иваныча. Как понравиться, что ему надо? От удачного решения этой сакраментальной народно-хозяйственной проблемы больше всего зависит карьера директора и благополучие предприятия. Капризная личность бюрократа приобретает в экономике решающую роль. Настроение и вкусы, симпатии и антипатии начальника имеют в хозяйственных отношениях куда большое значение, чем скажем, производительность труда. Искусство производственного руководства совершенствуется на изучении психологии и подкупа вышестоящих бюрократов. Деловая инициатива превращается в угодничество, вместо творчества — послушание, вместо честной работы — показуха. Унижается рабочая честь и возвеличивается персона начальника. Не дай бог, слово против — конец карьере. Bce недостатки на совести подчиненных, все достижения — заслуга начальника, все достоинства концентрируются в личности бюрократа. Таковы экономические предпосылки культа личности. Без культа бюрократа невозможен был бы культ Сталина со всеми его страшными и отвратительными проявлениями.

Иван Иваныч — отец родной. Соседу план побольше, нам — поменьше, соседу фонды «подкорректировал», нам — не поскупился. Сосед сделал больше, но план не выполнил — плохи его дела. Мы меньше, но выполнили — и перевыполнили, — мы передовики и премия в кармане. Нет ничего фальшивей и вредней наших передовиков, за них отдуваются другие. Но и другие не лыком шиты. Понимают: не может Иван Иваныч быть для всех одинаково добр, кому-то ведь надо работать. После очередной вздрючки начинают соображать, что к чему. Скрывают резервы, приписывают объемы — сами себе куют победу. По горькому опыту знают, что за невыполнение плана Иван Иваныч голову снимает, а на приписки начхать. Хорошие показатели нужны министерству, нужны областному руководству, цифры им нужны больше, чем твоя продукция, ибо они в свою очередь отчитываются «верхам» показателями, а не реальной продукцией. Как ты их добываешь — твое личное дело. Попадешься — ответишь. Но за плохую отчетность ответишь немедленно и тут уже не будет высокой защиты. Волюнтаризм Иван Иванычей порождает показуху на всех уровнях экономической иерархии, снизу доверху, вынуждает хозяйственников идти на сделку с собственной совестью.