Джером Джером - Наброски для повести

— Вот, вот, так ему и надо, сэр! — одобряла злорадствующая Аменда эту операцию. — От меня он получил только закуску, а ваша рука, сэр, накормила его уж досыта.

Я видел всю эту сцену и был очень доволен, что Джемса (так звали плотовщика) наконец так славно угостили. Я сам давно уже собирался сделать это, но по своей лени все никак не мог собраться.

Нужно вам сказать, что глупее и тупее Джемса трудно было найти человека; зато он был очень добродушен и усерден — по-своему, конечно, так что его усердие часто оказывалось хуже всякой небрежности.

Наше ближайшее знакомство с ним началось с того самого дня, когда мы переселились на «дачу». Пришла его мать, бедная вдова, и предложила нам услуги своего сына.

— Пожалуйте ему хоть шесть пенсиков в неделю, и он вам вот как будет стараться за это, — уверяла она.

Мы с большой охотой согласились принять услуги сына вдовы, очень симпатичной женщины и, по-видимому, дельной, каким, по нашему мнению, должен был быть и ее отпрыск. Когда последний на другое же утро явился к нам, мы представили его Аменде и сказали:

— Вот вам, Аменда, помощник. Он будет являться в семь утра, прихватив с собой булки, молоко и письма, а потом, до девяти, когда он должен возить сюда пассажиров, станет делать все, на что вы ему укажете.

— Хорошо, — равнодушно ответила Аменда.

После этого, когда какой-нибудь особенно сильный треск или какое-нибудь «бумканье» заставляли нас испуганно вскакивать с мест и тревожно осведомляться, что случилось, Аменда коротко и хладнокровно докладывала:

— Это Джемс помогает мне.

Что бы Джемс ни брал в руки, он обязательно сейчас же ронял это, к чему бы ни приближался, если только это не было твердо укрепленным предметом, — все непременно опрокидывалось; а если это было что-либо устойчивое, то сшибало с ног его самого. Насколько мне известно, он ни разу не донес до места ведра воды без того, чтобы не пролить половину или не кокнуть обо что-нибудь так, что превращал этот предмет в нечто уродливое и никуда не годное.

Одною из обязанностей, наложенных на него Амендою, была, между прочим, поливка цветов, расставленных на крыше, или, точнее, на палубе нашей «дачи» прямо в горшках. К счастью для цветов, лето было, как я уже говорил, особенно дождливое; не будь этого, наши цветы, порученные заботе Джемса, никогда не получили бы ни одной капли воды. Джемс очень усердно старался их напоить, но никогда не достигал этой благой цели. Обыкновенно он уж по пути к ним проливал всю воду, которую нес, что было еще не так важно, потому что при этом вода просто отправлялась назад в реку, откуда была взята, и никому не причиняла неудобств, в особенности во время дождя (он «поливал» цветы и в это время), но вот когда он, почти уж достигнув «крыши» по ведущей на нее лестнице, опрокидывал ведро, то вода проникала сквозь стены в комнатки, и нам доставался душ, к которому мы совсем не были подготовлены. Один раз он даже благополучно взобрался было на самую «крышу», но тут случилось с ним что-то такое таинственное, чего нам до сих пор не удалось выяснить. Выбежав на палубу, привлеченные каким-то страшным грохотом, мы нашли Джемса лежащим без чувств внизу лестницы с опрокинутым на нем ведром и облитым водой. Мы подняли его, привели в себя, но не могли добиться от него, что именно с ним приключилось. Он ничего не помнил. Мы остановились на том предположении, что он, возгордившись чем-нибудь, много возмечтал о себе и захотел уже выкинуть нечто особенно геройское. Аменда констатировала при этом грустном событии тот факт, что в кухонную печную трубу вдруг полилась вода и загасила горевший на очаге огонь.

Когда нечего было портить, Джемс страшно волновался; очевидно, эти исключительные минуты составляли большой пробел в его жизни. Свой переход с плота к нам или обратно он редко совершал общепринятым способом, но больше всего головою вперед, а ногами в воздухе, потому что либо запутывался в канатах и цепях, либо спотыкался обо что-нибудь и падал.

Аменда каждую минуту стыдила его за то, что он «такой незадачник» у своей матери, которая, по мнению Аменды, должна была презирать самое себя, имея сыном такого «оболтуса». Но он на это нисколько не обижался, а лишь виновато оправдывался тем, что «такой уже уродился, и ничего не могу с этим поделать». Вообще, он отличался столько же простодушием и незлобивостью, сколько глупостью; последняя была у него прямо феноменальная.

Однажды утром он обратился ко мне с вопросом:

— Говорят, к нам идет комета. Правда это, сэр?

— Уж и пришла, — ответил я. — Разве вы еще не видали ее?

— Нет, сэр, не видал. Неужто уж пришла?

— Пришла, пришла. Если хотите увидеть ее, поглядите ночью. Стоит посмотреть.

— Очень хотелось бы поглядеть. Говорят, у нее огромный хвостище. Верно и это, сэр?

— Да, очень большой и красивый.

— А куда мне идти смотреть ее, сэр?

— Никуда не нужно идти, а просто выйдите в девять часов вечера в палисадник своей матери, оттуда и увидите комету.

Поблагодарив меня за данные ему сведения, он споткнулся о мешок с картофелем, им же в это утро привезенным с рынка, перекувырнулся через него и таким способом переправился на свой плот.

На следующее утро я спросил его, видел ли он комету.

— Нет, сэр, не видал.

— Да смотрели вы?

— Еще как смотрел-то, сэр! Но увидеть ее не мог.

— Странно! Как же вы могли не увидеть кометы? Ночь была такая ясная, и комету легко можно было видеть… А где вы смотрели?

— В мамашином палисаднике, как вы сказали, сэр.

— Уж не под кустами ли ты ее искал? — вмешалась Аменда, случайно присутствовавшая при этой беседе.

— И под кустами, и под деревьями — во всех уголках, — с полной наивностью ответил Джемс.

Но высшую степень своей наивности он проявил недели три позднее. Помнится мне, это было в пятницу. У нас гостил Мак-Шонесси и в этот вечер угощал нас салатом, приготовленным по рецепту его тетки. Благодаря этому салату, мы, как водится, в субботу утром чувствовали себя очень скверно. Люди, отведавшие чего-нибудь, приготовленного по рецептам Мак-Шонесси и его тетки, всегда хворали, и объясняли это естественною связью между причиною и последствием. Но мой приятель видел в этом одно простое совпадение.

— Почему вы знаете, что не прихворнули бы и без этой еды? — возражал он. — Вижу, что вам плохо, и очень жалею вас, но думаю, что, если вы бы не поели того, что я вам предложил, вам, наверное, было бы еще хуже. Может быть, вы и умерли бы. Поэтому я полагаю, что даже спас вам жизнь.

И он глядел так, словно и в самом деле спас нас от смертельной опасности.

Как только в семь утра явился Джемс, я сказал ему:

— Вот что, миляга, плывите скорее, нигде не останавливаясь и ни с кем не пускаясь в лишние разговоры, в ближайшую к берегу аптеку и попросите там чего-нибудь против отравления растительным ядом. Чего-нибудь посильнее, и чтобы хватило на четверых. Главное — не забудьте сказать, что средства нужно против отравления растительным ядом, понимаете?.. Ну, с Богом! Старайтесь вернуться как можно скорее.