Борис Альтшулер - Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)

5. Считаю себя вправе, учитывая все сказанное, остановиться еще на своих собственных действиях. Неправда, что получив письмо Сахарова, я молчал. Само письмо А.П.Александрову я, действительно, показал лишь немногим, да и передал я второе письмо А.П.Александрову, вероятно, лишь в начале марта (его ведь привезли только 26 февраля) и не имел оснований широко показывать письма сразу же, до получения ответа (другое дело, что его и не последовало). Но содержание писем, сами факты — о голодовке и муках Сахарова, я рассказывал всем, с кем общался. Другое дело, что круг этот довольно узок, пресс-конференции же я не устраивал. Убежден, я об этом уже писал, что голодовка ради удовлетворения "просьбы о поездке жены, Е.Г.Боннэр, за рубеж для встречи с матерью, детьми и внуками и для лечения болезни глаз и сердца" (из письма А.Д. Президенту) не встретила бы тогда у нашей публики никакого понимания, а то и сочувствия, даже когда речь шла о Сахарове. Оставалась заграница. Кстати, когда Сахаров вернулся в Москву, он как-то упрекнул меня, сказав, что я, якобы, "не так" (не правдиво?) освещал его положение в Горьком в разговоре с американским физиком К.Торном. Я так удивился, что даже усомнился, что речь идет, действительно, о Торне, а Сахаров тоже, насколько я понял и помню, не был уверен, о Торне ли его информировали. К.Торн был у меня в гостях вместе с В.Б.Брагинским в марте 1986 г. (сейчас специально проверил, что Торн был в Москве с 9 по 26 марта, а до этого в Москве в 1985 г. не был). Он спрашивал о Сахарове, я сообщил, что знал. Главное же, в марте 1986 г. вопрос о голодовке уже принадлежал истории. В 1988 г. Торн вновь был в СССР и просил меня посодействовать его встрече с Сахаровым. Я позвонил А.Д. и он встретился с Торном, причем Брагинский играл роль переводчика. Разговор был длительным. После него я спросил как Торна, так и Брагинского, заходила ли речь о неточной информации, якобы исходившей от меня. Нет, не заходила. Недавно в разговоре с Б.Л.Альтшулером мы перебирали другие возможности, все же мне интересно, кого имел в виду Сахаров. И вот произошла любопытная история, как в таких случаях говорят, "по Фрейду". Я совсем забыл и только потом вспомнил, что в 1985 г. в начале октября был в Дании. Фрейд же здесь при том, что забыл об этом визите я, вероятно, не случайно, а в силу подсознательного желания забыть неприятное. В 1983 или 1984 г. Датская королевская академия наук, иностранным членом которой я являюсь, пригласила меня с женой, кажется, дней на десять, приехать с визитом. Мы «оформлялись», но в последний момент мне сообщили, что жену не пускают. Тогда и я отказался ехать. Человеку оказана такая великая честь — на неделю пустили за границу, а он отказывается из-за какой-то жены. Не привыкли у нас к этому до такой степени, что сам Президент А.П.Александров позвонил мне, что случалось крайне редко, и осудил мой поступок, заметив, что он же ездит без жены. Так или иначе, я не поехал. А в 1985 г. меня опять пригласили туда же (в Копенгаген) по случаю столетия со дня рождения Н.Бора. Намечался (и действительно затем состоялся) очень представительный симпозиум, причем я был на нем единственным докладчиком от СССР. Снова я оформлялся с женой и снова за несколько дней до отъезда пустили только меня, причем лишь на пять дней (ряд других лиц, не делавших докладов, пустили на более длительные сроки). На этот раз я поехал, ибо и честь была большая, и на подготовку и «оформление» доклада я затратил массу времени. Но нужно ли описывать мои чувства. Сколько раз мне плевали таким образом в физиономию, но привыкнуть к этому нельзя. Естественно, в Дании я всем говорил о наших «порядках» и даже отразил это в конце доклада. Но, кстати, встречал в основном полное равнодушие. Думаю, что в силу таких неприятных воспоминаний я и забыл сначала о поездке в Данию, вероятно, и во время разговора с Сахаровым не вспомнил. Но когда вспомнил после обсуждения с Альтшулером, то, конечно, вспомнил о том, что меня о Сахарове спрашивали В.Вайскопф, Р.Пайерлс и Ф.Яноух (возможно, и еще кто-нибудь). Что конкретно говорил, не помню, но ни минуты не сомневаюсь в том, что говорил правду и только правду. Недавно (25 февраля 1990 г.) Ф.Яноух был в Москве и рассказал мне, что тогда (в октябре 1985 г.), после разговора со мной, он звонил в США родственникам Е.Боннэр и сообщил им, что узнал от меня. К.Торн, В.Вайскопф, Р.Пайерлс и Ф.Яноух, слава богу, живы и здоровы. Желающие могут их спросить о разговорах со мной [189].

Итак, и с иностранцами я отнюдь не молчал и не дезинформировал их. Остается добавить только о том, о чем я не написал в «Знамени» (см. с. 213), ибо это касается не только меня. Сотрудники Отдела, вернувшиеся от Сахарова 26 февраля 1985 г., привезли не только письмо ко мне и пакет, который я должен был передать Президенту. А.Д.Сахаров попросил одного из них взять и другой пакет для передачи некоему московскому диссиденту. Сотрудник отказался. Ни в какой мере не могу осуждать его за это; он ведь поехал, причем совершенно добровольно, для другой цели, а забота о себе и своей семье тоже право каждого человека. Тогда А.Д., через некоторое время, попросил его передать один большой запечатанный пакет нам с Е.Л.Фейнбергом. И вот мы (я, Е.Л.Ф. и два сотрудника Отдела, ездившие в Горький) собрались и вскрыли пакет. В нем оказались материалы, которые я должен был передать Президенту (речь, в частности, идет о письме Президенту от 12 января 1985 г., о котором упомянуто выше), а также какие-то материалы для пресс-конференции с иностранными журналистами или что-то в этом духе. Мы единогласно решили эти последние материалы не использовать, они были спрятаны, а потом [190]переданы Е.Г.Боннэр.

Как бы я поступил, если бы один знал об этом материале, скажем, сам получил бы его от А.Д., сказать сейчас со всей определенностью не берусь. Мог бы передать, но мог бы и отказаться. И не вижу в последней возможности ничего постыдного для себя. Моя жена провела год в тюрьме и лагере (по вздорному обвинению в контрреволюционной деятельности), потом долгих восемь лет находилась в ссылке под Горьким и в Горьком (вот ведь ирония судьбы, опять Горький!). У меня имеются дочь и две внучки. Разве я был обязан в таких условиях тягаться с КГБ ради поездки в США жены даже самого Сахарова для встречи с родными и лечения? С другой стороны, прав Б.Л.Альтшулер, когда утверждает, что во время голодовки с целью отъезда Е.Алексеевой "Сахаров бился не только за ее отъезд, и не только за свое честное слово, но и за всех нас". То же относится и к другим его голодовкам. Об этом пишет и сам А.Д.Сахаров в «Воспоминаниях». Я согласен и с мыслью Альтшулера о том, что "не исключено, что каждая его (т. е. А.Д.Сахарова. — В.Г.) победа что-то сдвигала там, на скрытой от земных взоров вершине Олимпа, сдвигала в сторону будущих преобразований" (см. сноску 1 на с.238). Но подходя к вопросу с еще одной стороны, должен заметить, что при всех заслугах Сахарова, я не признаю его морального права распоряжаться судьбами других людей из-за фанатической преданности своей жене или даже для общих целей правозащитной борьбы.