Николай Ашукин - Брюсов

От редакции.

В 1909 г. «Весы» вступают в шестой год издания <���…>

Мы признаем безусловную самоценность искусства, как одного из высших проявлений человеческой жизни. В искусстве мы признаем символизм единственным истинным методом творчества. Понимая, что то миросозерцание передовых умов недавнего прошлого, которое можно определить названием «крайний индивидуализм», ныне отжило свой век, – мы охотно присоединяемся ко всем исканиям новых кругозоров духа. С самых первых лет своего существования «Весы» в ряде статей (Вяч. Иванова, Рене Гиля, А. Белого и др.) стремились осветить свершившийся «кризис индивидуализма» и найти новые пути к гармоническому мировоззрению.

Но «Весы» решительно отделяют от вопроса об индивидуализме вопрос о символизме как методе творчества. «Весы» полагают, что то движение в искусстве и литературе, которое возникло в конце XIX в. и известно под именем «символизма», еще далеко не исчерпано, и что нужна еще работа целого поколения, чтобы осуществить задачи, намеченные первыми символистами <���…>

«Мы отрицаем все поспешные лозунги о преодолении символизма, — писал недавно на страницах «Весов» Андрей Белый. — Мы сознаем огромную ответственность, лежащую, на теоретиках символизма. Мы признаем, что теория символизма — есть вывод многообразной работы всей культуры, и что всякая теория символизма, появляющаяся в наши дни, — лишь набросок плана, по которому еще надлежит выстроить здание».

Редакция «Весов» всецело присоединяется к этим одного из своих сочленов. Эта точка зрения определяет отрицательное отношение к двум группам деятелей искусства.

Во-первых, к тем, которые до сих пор не хотят понять, что единственная дорога истинного художественного развития идет через символизм, и что только сознательным усвоением уроков прошлого художник становится нужным членом в общекультурной работе человечества.

Во-вторых, к тем, которые с легкомысленной поспешностью вникнув в громадное значение символизма как метода, спешат поставить на его место нечто новое, что до сих пор всегда еще оказывалось и не новым и не состоятельным.

Но, разумеется, мы постоянно старались, поскольку то было в наших силах, справедливо оценить непосредственное божественное дарование, хотя бы и в чуждой нам литературной школе, и остерегались смешивать с неосторожными еретиками серьезных искателей, хотя бы и стоящих на другой, чем мы, точке зрения. Во всяком случае, как бы резки ни были наши нападки на отдельные литературные явления и на отдельных художественных деятелей, — эти нападки никогда не были продиктованы партийной нетерпимостью. В 1909 г., оценивая новые явления литературы и искусства, мы по-прежнему будем со всей решительностью говорить то, что считаем правдой, нисколько не боясь остаться в крайнем меньшинстве (Весы. 1908. № 11. С. 89, 90).

Всю жизнь мечтаю я о спокойном, усердном труде. И вот за 35 лет жизни не мог добиться того, чтобы осуществить свою мечту. Всегда какие-то обстоятельства заставляют меня работать лихорадочно, торопливо, печатать начало, когда не написан конец, сдавать в печать вещи не обработанные, необдуманные… Клянусь, Бальмонт, которому это вовсе не нужно, имеет гораздо больше возможностей работать над своими произведениями, нежели я (Письмо от 31 января 1909 года // Брюсов — Петровская. С. 449).

Письмо в редакцию.

<���…> В печати несколько раз появлялось утверждение, что на «Весы» должно смотреть как на «журнал Валерия Брюсова». Я, со своей стороны, также несколько раз заявлял печатно, что такое утверждение несправедливо <���…> Однако в последней книге Д. Мережковского «В тихом омуте» я вновь читаю: «Весы — журнал Брюсова», и принужден <���…> напечатать на страницах «Весов» следующие строки:

Будучи в течение пяти лет одним из ближайших сотрудников «Весов», я охотно принимал участие в обсуждении некоторых редакционных вопросов, а также, по поручению редакции, вступал иногда в переписку с отдельными сотрудниками журнала. Через это мои личные взгляды могли до известной степени влиять на общий характер «Весов», но отсюда еще далеко до признания их «моим журналом». Я решительно не могу принять на себя ответственности за «Весы» в их целом, как, с другой стороны, должен отклонить от себя честь – считаться их создателем и руководителем.

С января 1909 г. обстоятельства личной моей жизни и разные предпринятые мною работы заставляют меня несколько видоизменить мои отношения к «Весам». Надеясь быть по-прежнему деятельным сотрудников «Весов», я, вероятно, не буду иметь возможности содействовать журналу как-либо иначе. Поэтому с тем большей настойчивостью я прошу гг. критиков не возлагать на меня с января 1909 г. ответственности за статьи, напечатанные в «Весах» не за моей подписью. Валерий Брюсов (Весы. 1909. № 2. С. 89).

Поэзия Брюсова <���…> — показатель могучей непреоборимой власти научно-позитивного направления нашей эпохи. Самый революционный из модернистов кончил исследованием. Поэт, громче немецких романтиков кричавший о самодержавии поэта и его поэтического каприза, раздавил свою мечту под прессом книжной мудрости. Первые стихотворения Брюсова казались восстанием (пусть вычурным) против научно-позитивного и общественного направления литературы. Он отрекся теперь от мятежных дум и идейно перешел в тот лагерь, против которого он боролся. Но он перешел не до конца, и в этом причина того, что он не выполнил даже того дела, которое мог выполнить при своих знаниях. Он вобрал в себя вполне научно-позитивный да времени, но не проникся его общественным инстинктом и потому все-таки остался в стороне от большой дороги. Он не проникся им даже в тех пределах, в каких это нужно бы­ло для того, чтобы примкнуть к традициям русской науки. Вот почему он не стал вождем какой-нибудь крупной идейной группы в нашей литературе. Вот почему так кратковременно и малоплодотворно было существование его «Весов». Начав новым словом, начав с восстания против идей, выложив все то революционное, что мог сказать Брюсов, «Весы» быстро выдохлись. По традиции «Весы» еще ругаются. Но эта брань не одушевлена даже тем небольшим идейным делом, которое как-никак в начале своего существования выполняли «Весы». Она направлена не против идей, не против всей той литературно-общественной роли, которую выполняли русские журналы, а против личностей, в особенности против тех, которые сумели стать у вершин литературы, не заметив существования «Весов». Сам Брюсов предпочел покинуть свое детище и благоразумно переселился в общественные журналы, где пишет стихи и библиографические заметки так же, как писались они до него десятки лет. Революция кончилась. Умирают «Весы», продолжают свое дело «Русская мысль» и «Русское богатство», – и уцелевший вождь маленькой разгромленной революции поступил на службу к победителям. Так бывает в политических революциях. Так бывает и с литературными.