Сергей Витте - Воспоминания. Том 2

Когда началось боксерское восстание, то военный министр Куропаткин находился в Донской области; он немедленно вернулся в Петербург и прямо с вокзала пришел ко мне в министерство финансов с весьма сияющим видом.

Когда я сказал ему: "Вот результат и последствия нашего захвата Квантунской области", он с радостью мне ответил:

- Я с своей стороны этим результатом чрезвычайно доволен, потому что это нам даст повод захватить Манджурию.

Тогда я его спросил: "Каким образом он хочет захватить Манджурию? Что же он хочет Манджурию сделать тоже нашей губернией?"

На это Куропаткин мне ответил:

- Нет, - но из Манджурии надо сделать нечто в род Бухары.

Итак, вследствие захвата Квантунского полуострова, произошли следующие события:

1. Уничтожение нашего влияния в Корее, - для успокоения Японии (что и было оформлено протоколом соглашения 13 апреля 1898г.).

2. Нарушение секретного договора, состоявшегося с Китаем и заключенного в Москве во время коронации.

3. Начало захвата Китая различными державами, который рассуждали так: если Россия позволила себе захватить Порт-Артур и Квантунский полуостров, то почему же нам также не заниматься захватом? - И начали захватывать отдельные порты и требовать от Китая различных концессий под угрозой принудительного воздействия.

Такого рода расхват Китая возбудил тамошнее население и явилось боксерское восстание, которое проявлялось в 1898 году довольно нерешительно; в 1899 г. - значительно усилилось и, наконец, в 1900 г. вызвало репрессивный меры со стороны европейских государств. 158 Сначала к этому боксерскому восстанию китайское правительство относилось индифферентно, не принимая никаких мер для его подавления, а, в конце концов, тайно начало ему содействовать. Это и вызвало со своей стороны вооруженное вмешательство иностранных держав.

8 июня 1900 г. последовала кончина министра иностранных дел графа Муравьева. Из предыдущих моих рассказов видно, что по случаю бедственной политики Муравьева на Дальнем Востоке я с ним совершенно разошелся и между нами сохранились только официальные отношения. В мае и начале июня резко выразилось в Китае боксерское восстание. Это было последствие политики, внушенной Муравьевым, захвата китайской территории. Я не сомневался в том, что эта политика приведет к бедствиям. Когда разразилось боксерское восстание и послы европейских держав в Пекине оказались в полуосадном положении, то 7 июня этого 1900 года вечером, часов в десять, приехал ко мне граф Муравьев. Я очень удивился его визиту, так как в последнее время мы частных визитов друг другу не делали.

В это время я жил на даче, в так называемом свитском доме Елагина дворца на Елагином острове. Мой кабинет был в верхнем этаже. Я пригласил Муравьева в кабинет и в это время приехал также курьер из министерства, который мне привез портфель различных бумаг, которые я должен был просмотреть и подписать. Муравьев вошел ко мне и начал с того, что вот, Сергей Юльевич, мы с вами очень разошлись по вопросу о взятии Порт-Артура и Дальнего. Теперь я вижу, что действительно, может быть, вы были тогда правы и что не следовало этого делать, так как это привело к таким значительным осложнениям.

Но, что сделано, то сделано. Теперь я желаю с вами примириться и прошу вашего содействия и энергичной поддержки для проведения тех мер, которые будут вызваны боксерским восстанием и полною смутою в Пекине. Я ему сказал, что для меня это явление совершенно естественное, его нужно было ожидать и что, конечно, мы оба служим одной и той же самой родине и одному и тому же Государю, то конечно, мой долг идти в данном случае с ним рука об руку, причем граф Муравьев мне обещал, что он будет относиться с большим вниманием впредь к моим опытным советам. Этот разговор продолжался почти до 11 часов 159 вечера; затем он встал и уходя спросил: а что, Матильда Ивановна (моя жена), дома или нет. Я ему сказал, что дома, находится внизу в гостиной. Тогда он ушел, а я сказал: извините, что я вас не могу проводить.

Его проводил туда мой человек потому, что я хотел избавиться от бумаг, которые привез курьер. Я просмотрел все бумаги и уже близко к 12 часам - я начал спускаться вниз. Когда я спускался вниз, то я слышал громкий смех Муравьева и моей жены. Муравьев приехал ко мне в 10 часов от графини Клейнмихель с обеда, причем обед этот, очевидно, был сопровождаем и соответствующим питьем хороших вин. Когда я входил в гостинную, оттуда выходил Муравьев, продолжая смяться, он говорил, что когда он приходит к моей жене, так прекрасно проводит время. Затем он сел в коляску и уехал. Я же захотел пить - была большая жара - я сказал, чтобы мне дали воды и потом взял большую бутылку шампанского, думая, что там шампанское, - оказалось, что Муравьев выпил до последней капли. Тогда я обратился к жене и говорю: какой счастливый этот граф Муравьев. Если бы я проделал такую штуку, как он, я к утру был бы мертвый, а ему ровно ничего не значит - подвыпив - на ночь еще выпить. И с него, как с гуся вода.

На другое утро, 8 июня, я рано встал и отправился по обыкновению сделать верховую прогулку. Я обыкновенно ездил в сопровождении солдата пограничной стражи. Возвратясь обратно с прогулки часа через полтора-два, когда я слезал с лошади, ко мне обратился мой камердинер и говорит: граф Муравьев вам приказал долго жить. Я сразу не понял и говорю: что ты толкуешь. Он говорить: граф Муравьев сегодня утром скончались.

Я сел в экипаж и поехал к нему. Он уже лежал в постели мертвый и мне сказали, что он утром встал, сел пить кофе около стола и с ним наверное сделался удар и он упал мертвым на пол.

Тогда явился вопрос о назначении ему преемника.

При моем всеподданнейшем докладе, Его Величество после доклада обернулся лицом к окну, а ко мне спиной и спрашивает меня:

- Скажите, пожалуйста, Сергей Юльевич, кого бы вы мне рекомендовали назначить министром иностранных дел". Я Его, по обыкновению, спросил: "А кого, Ваше Величество, Вы имеете в виду". Он говорит: "никого". Тогда я ему говорю: что это зависит от того, из 160 какой среды Вы желаете назначить из лиц, который служили в этом корпусе или нет. Если Вы желаете из лиц, который не служили в дипломатическом корпусе, то я бы советовал назначит одного из министров наиболее заслуженных и наиболее уравновешенных - одного из старших министров, потому что, хотя такой министр может быть и не будет знать иностранные дела, но, по крайней мере, он будет осторожен и не будет так легко относиться к различным чрезвычайно важным событиям, как относился отчасти князь Лобанов-Ростовский и, в особенности, граф Муравьев. Если же Вы желаете выбрать кого-нибудь из дипломатического корпуса, то я не вижу из послов никого, кто бы мог с пользою занять это место, и мог бы Вам указать только на графа Ламсдорфа, товарища графа Муравьева. Хотя он в посольстве никогда не служил, но всю свою карьеру сделал в министерстве иностранных дел и представляет собою как бы ходячий архив этого министерства и затем, по своим умственным качествам, человек безусловно выдающейся и достойный.