Альберт Манфред - Наполеон Бонапарт

Великий мастер кисти Давид, якобинец, член Комитета общественной безопасности, друг Максимилиана Робеспьера, обещавший выпить с ним цикуту до дна, не выполнил своего обещания: он стал первым живописцем империи, членом Института, офицером Почетного легиона. Выполняя поручения августейшего покровителя, художник четыре года работал над полотном «Коронадия». Это великое творение искусства пережило и его создателя, и лиц, запечатленных могучей кистью на холсте. Благодаря дошедшему до нас полотну Давида мы можем увидеть это отделенное от нас почти двумя столетиями торжество. Удивительная гамма красок — бордовый бархат и блеск белого щелка, темные зеленые тона и темное золото короны в руках императора, яркие мундиры свиты маршалов, высших сановников империи и теплая розовость женских плеч — все это создает атмосферу пышного, праздничного, почти парадного представления. В центре, естественно, фигура императора в длинной, до полу, белой тунике, отороченной горностаем, с золотой короной в руках, возлагаемой на голову Жозефине; он молод, он дышит энергией, он олицетворяет власть. Тот, для кого писалась эта картина, остался доволен. «Давид, я вас приветствую!» — воскликнул Бонапарт.

Он увидел себя на полотне таким, каким хотел видеть. Давид знал, что надо писать.

В этой картине есть еще одна примечательная деталь. Как уже говорилось, «императрица-мать», остававшаяся все той же независимой и своенравной корсиканкой — Летицией Буонапарте, оскорбленная за своих младших сыновей, накануне торжеств уехала из Парижа. Но Наполеон считал необходимым, чтобы в картине апофеоза — произведении, рассчитанном на века, — была запечатлена его мать. Ее отсутствие было бы воспринято как нарушение всех приличий, попрание естественных чувств. Император приказал Давиду исправить упущение, рожденное своеволием женщины, которой он не мог перечить.

Знаменитый художник уже привык выполнять приказы; он выполнил и этот.

В центре левой части картины появился тщательно выписанный портрет «императрицы-матери» в кресле. Даже в этой насильственной операции Давид остался замечательным мастером. Его кисть запечатлела то, что разглядел его зоркий взгляд. Под украшенной драгоценностями короной — эти пронзительные темные глаза, плотно сжатые сухие губы, настороженно-недоверчивое выражение лица — уж не обманут ли ее? Как все это было далеко от «божественного начала», как все это выдавало под царственными одеяниями простую женщину, погруженную в мелочные заботы и расчеты грешной земли.

Не раз передавался рассказ о том, как Наполеон, вырвав корону из рук «святого отца», сам возложил ее на свою голову: он не хотел получать корону из чужих рук. Так же часто повторялись и единственные слова, произнесенные им во время торжества. Глядя на пышное убранство величественного собора, на римского папу, на маршалов, генералов, священнослужителей, высших сановников империи, министров, придворных, почтительно склонявшихся перед ним — императором, он, повернувшись к идущему позади его старшему брату, тихо сказал:

— Жозеф, если бы отец мог нас видеть сейчас!

Альберт Сорель, блестящий писатель и историк, воспроизведя эти слова, нашел их «глубоко человечными». Может быть, это и так. Но если в них и было что-то человеческое, так это присущая людям склонность к иллюзиям. Бедный, наивный корсиканец! Он, верно, и в самом деле надеялся, что эта комедия переодеваний, эта выставленная напоказ роскошь, это богатство, великолепие торжественной церемонии, граничащей с театрализованным представлением, с балаганом, могут упрочить новую власть.

Затем там же, под гулкими сводами собора, император громким голосом принес присягу. Текст ее, понятно, был составлен заранее. Присяга точно перечисляла, что клялся охранять император: неприкосновенность территории Республики, законы конкордата, свободу вероисповеданий, равенство прав, гражданскую и политическую свободу, неотменяемость продажи государственных имуществ. Император клялся управлять единственно в целях пользы, счастья и славы французского народа.

По окончании церемонии кортеж медленно проследовал в экипажах через бульвары в Тюильрийский дворец. Несметные толпы людей теснились вдоль тротуаров. Не отрывая взгляда, они смотрели на эту бесконечную вереницу медленно движущихся нарядных экипажей, на шитые золотом мундиры военных, плюмажи на шляпах, бархат и шелк костюмов важных господ, драгоценные камни и дорогие меха, украшавшие дам, на все это давно невиданное великолепие.

Народ безмолвствовал.

Война без войны длилась уже два года. Англичане захватывали неосмотрительно вышедшие из укрытия французские суда; французы отвечали запрещением ввоза английских товаров на континент и уничтожением их, где это было возможно. То были булавочные уколы, не дававшие перевеса ни одной из сторон. Но война шла. Незримая посторонним, она готовилась в дипломатических кабинетах, в штабах армий и адмиралтейств. Приближался час действий.

Огромная, французская армия была сосредоточена для вторжения на Британские острова. Лучшие французские полководцы — Даву, Ней, Сульт, Ланн, Мармон, Ожеро, Мюрат — командовали корпусами, призванными одновременно высадиться в разных пунктах Великобритании и повести оттуда стремительное наступление. По общепринятым подсчетам, численность армии вторжения превышала сто двадцать тысяч отборных солдат. Что могла противопоставить этим легионам британская корона?

Весной 1804 года в печати появились сообщения, что вторжение в Англию начнется в ближайшие дни. «Московские ведомости» со ссылкой на сведения, полученные из Франции, писали: «Все возвещает, как кажется, что экспедиция против Англии предпринята будет в марте» [785] «Московские ведомости» № 20, 9 марта 1804 г., стр. 387; Marmont. Memoires, t. II, p. 210. . Через две недели та же газета вновь подтверждала: «К экспедиции против Англии все теперь уже готово» [786] «Московские ведомости» № 25, 26 марта 1804 г., стр. 480. . Эти сведения не были беспочвенны. В феврале и марте Бонапарт уделял исключительное внимание подготовке десантных операций [787] Corr., t. 9, N 7528, 7535, 7634–7635, 7640, 7643. . Адмирал Латуш-Тревилль, проявлявший кипучую энергию, докладывал, что армия вторжения располагает уже почти двумя с половиной тысячами транспортных судов. Казалось, грозный план был близок к осуществлению. Столицу Британии охватила тревога. В сообщениях из Лондона утверждалось, что «в случае, если неприятель действительно предпримет высадку на берегах Великобритании», королева и принцессы отправятся из Лондона в Гарипебюри [788] «Московские ведомости» № 24, 23 марта 1804 г., стр. 458. .