Питер Бамм - Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945

Мне захотелось провести оставшиеся несколько дней отпуска в Вене, поэтому Пенелопа могла побыть со мной один лишний день. Чтобы не терять времени, я отправил телеграмму в отель «Бристоль» с просьбой зарезервировать для нас номер, но по своему прежнему опыту я знал, что, в лучшем случае, наши имена попадут в регистрационную книгу. Но когда мы прибыли туда, то, к нашему удивлению, оказалось, что номер для нас на самом деле готов – причем в нем было бесчисленное количество лампочек и, что еще более странно, все они горели.

За первым чудом последовали и некоторые другие. Я спросил у портье, могу ли я заказать несколько цветов.

– Конечно, доктор. Одну минутку, доктор, я пришлю коммивояжера.

Через 10 минут появился исключительно вежливый молодой человек с маленькими, элегантными черными усиками, в туфлях на толстой кожаной подошве. Он мог достать абсолютно все, начиная от виски и сигарет до хризантем и замшевых туфель. Вероятно, портье уверил его в том, что я являюсь неким таинственным, но весьма важным чиновником.

Итак, все упомянутые вещи все еще существовали. Правда, ко мне они никакого отношения не имели. Я улыбнулся и прикинул свои возможности. На последний день отпуска я заказал билеты на «Свадьбу Фигаро» в Государственную оперу. Я уже начал смотреть на подобные вещи с той точки зрения, как я о них буду рассказывать после возвращения на Кавказ.

Я надел свой китель – разноцветный, как одежда клоуна, поскольку я нацепил на него все свои награды. За 7 лет, проведенных на войне, их накопилась уже целая коллекция. Пенелопа надела свое вечернее платье, изготовленное из черной парчи с золотым шитьем. Затем мы стали разглядывать друг друга в подзорную трубу. Это был настоящий маскарад. Напевая песенку, мы отправились в буфет. Все места вокруг нас были заняты имперскими чиновниками; было нечто почти трогательное в их попытках подражать манерам старого мира, который они для вида презирали. Как только мы уселись за столик и заказали еду, начали передавать выпуск новостей. Администрация отеля старалась вести себя по отношению к гостям очень тактично – громкоговоритель почти всегда был выключен, но, когда передавали сводку новостей, его приходилось включать. Среди посетителей ресторанов появилась привычка прекращать все свои разговоры, когда зачитывалось очередное коммюнике вермахта. Я не знал этого. Один или два человека обернулись в мою сторону и зло посмотрели, но ничего не смогли сделать, увидев мой украшенный наградами китель. Поэтому они сидели как застывшие фантомы и благочестиво слушали тарелку, закрепленную на стене.

Первым делом сообщили новости из Сталинграда. Всем, знакомым с терминологией, использовавшейся в подобных коммюнике, было ясно, что конец окруженной там группировки был уже близок. Скорее всего, наступление, предпринятое для того, чтобы прорвать блокаду, провалилось. Но почему они сами не прорываются? Или они уже пытались, но потерпели неудачу?

Затем стали передавать новости с Терека. Я едва поверил своим ушам. Русские и там начали наступление. Мы начали отступать. Упоминались названия населенных пунктов! Они мне были хорошо знакомы. Очевидно, наступление русских некоторое время успешно развивалось. Я быстро прикинул в уме, какое расстояние за это время можно было пройти. Скорее всего, наша рота преодолела около 200 километров за 10 дней. То есть по 20 километров в день. Было крайне маловероятно, чтобы лошади могли двигаться с такой скоростью в грязи. Вероятно, земля была скована морозом. В голове у меня промелькнули слова Фабрициуса: «Тогда партия проиграет эту войну!»

Фантомы вновь ожили, даже не догадываясь о том, что только что был поднят занавес перед началом последнего акта драмы. Они сидели в этой великолепной комнате, украшенной позолотой и белым мрамором, и ели икру, которую доставили сюда с Дона. Вряд ли они понимали, что для них означает название этой реки. Они сидели во дворце Валтасара; но они все еще не могли видеть огненные послания на стенах. Удастся ли, думал я, остановить наступление русских на Дону?

Итак, партия проиграет эту войну. В этой величественной комнате подобная мысль наполнила меня чувством злорадного удовлетворения. Но что на самом деле происходит на Кавказе?

Пенелопа что-то начала понимать. Она посмотрела на меня вопросительно. Внезапно я представил ее в платке, наброшенном на голову, трясущейся в кузове грузовика во время метели. В таком виде я видел многих женщин в России, куда-то едущих на единственном виде транспорта, который возможен в покоренной стране, навстречу чему-то, что никто не может определить или описать. После всех совершенных зверств вряд ли мы могли рассчитывать на что-то лучшее, чем окончить наши жизни в какой-нибудь сибирской угольной шахте.

Итак, мы отправились смотреть «Свадьбу Фигаро». Для этого нам надо было всего лишь перейти на противоположную сторону улицы. Шел легкий снежок. Пенелопа надела на голову платок.

Мы заняли наши места в ложе. Мы также принимали участие в пантомиме – пантомиме XIX столетия. Пожилой лакей в панталонах до колен, который показывал нам наши места, рассказал мне, когда я его спросил, что он вспоминает при виде Его Апостольского Величества, входящего в имперскую ложу.

Оркестранты начали настраивать свои инструменты. В воздухе носилось чувство праздника. В это время я подумал: а что, если Гарлофф бросил в придорожной канаве устаревшие повозки «скорой помощи» и запряг лучших лошадей в другие повозки – те, которые тащили операционную, аптеку и, возможно, передвижную кузницу? Последнюю было тащить особенно тяжело из-за ее громоздкости. Ромбах отсутствовал. Подобные жизненно важные подробности планировались и обсуждались во всех мелочах. Выкинуть палатки и вместо них загрузить одеяла – помимо этого, не было ничего важнее! Была ли у него возможность посоветоваться с сержантом Германном? Он сразу бы все понял. Кинцль скорее застрелится, чем выбросит хотя бы один пузырек эфира. Старая команда! Пока я здесь сижу, они, вероятно, сейчас едут в ночи.

Дирижер поднял свою палочку. Пенелопа улыбнулась так, что Калипсо и не снилось. Скрипки сыграли увертюру. Я думал о Тамаре Михайловне, красивой девушке из Краснодара. Ушла ли она к партизанам? Стреляет ли в наших? Я думал и о многих других важных событиях, которые случились в моей жизни. Это была тоска. Занавес поднялся, и мы стали смотреть самую замечательную пьесу XVIII столетия с прекрасной музыкой. Все это, конечно, так, но нельзя забывать и о том, что она стала своеобразной прелюдией к тем потокам крови и слез, которые пролились во время Великой французской революции. Но разве эта музыка не пережила революцию? Какой будет Европа, когда все наши нынешние трудности уйдут в прошлое?