Питер Бамм - Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945

– Мы и так многое сделали. Наш единственный шанс заключается в том, что ты не сдашься, полковник. Еще три дня назад ситуация вырисовывалась в гораздо более мрачных тонах, чем теперь.

– Ты совершенно прав. Но я начисто проиграл начальнику штаба.

– Начальнику штаба? Такого не может быть, чтобы ты издавал бессмысленные приказы, и, в конце концов, командир корпуса не должен вмешиваться в твои дела. Ты хорошо знаешь командующего армией, а он хорошо знает тебя.

– Командующий армией является непревзойденным мастером тактических операций, и он прекрасно знает все особенности ведения войны в России. Но я говорю о другом начальнике штаба, о русском. Он великолепно знает свое дело.

– Ты знаешь его?

– В течение трех дней я играл с ним в игру, напоминавшую шахматы, только вместо фигур на доске мы использовали боевые части и бронетехнику. На каждый мой ход он немедленно делал правильный ответный ход. У меня было такое чувство, что за линией фронта сидит мой бывший коллега по Академии Генерального штаба.

– Возможно, что именно так оно и есть на самом деле.

– Что ты имеешь в виду?

– Это мог быть кто-нибудь из Национального комитета.

– Черт побери! Я даже не подумал об этом.

Из листовок, которые русские разбрасывали над нашими позициями, мы знали, что некоторые из офицеров, которые были захвачены в плен под Сталинградом, стали коммунистами.

Помолчав минуту, Фабрициус сказал:

– Какая мерзость!

– Все, что происходит вокруг, это большая беда. По сути дела, не имеет никакого значения, на чьей стороне ты воюешь. Все равно ты служишь неправому делу.

Пройдясь еще немного по степи, Фабрициус опять остановился:

– Скажи мне, как мы вообще попали в такую мясорубку? Умереть здесь… как крысы.

– Знаешь, полковник, никто не застрахован от гибели на войне. Но мы оба можем умереть здесь в степи только в том случае, если так угодно звездам.

Фабрициус задумчиво посмотрел на меня:

– Нет, нет, ты совершенно прав. Наши звезды нам этого не сулят.

Он обнял меня за плечи, и так, бок о бок, мы пошли по раскисшей после дождей степи.

Мы вышли на дорогу, которая вела к поселку Бромзавод. Затем, примерно в 200 метрах от нас, мы заметили отчаявшегося водителя, который толкал в нашу сторону свой мотоцикл.

– Запомни мои слова, – сказал Фабрициус, – он везет сообщение, что русские танки перешли в наступление.

– Проклятый пораженец! Я ставлю бутылку коньяка, если он скажет что-нибудь другое.

Человек, который толкал свой мотоцикл по раскисшей степи, оказался – как будто мы нетерпеливо ожидали его – посланцем Дельфийского оракула. Фабрициус взял у него сообщение, прочитал его, а затем передал мне. Это было представление от командира роты, который просил наградить Железным крестом 1-го класса одного бывалого капрала, который отличился по службе.

Это был чудесный момент. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Мы были спасены.

Уже через час Железный крест 1-го класса был на пути к его законному владельцу. В качестве дополнительного приза мы отправили вместе с ним и бутылку коньяка.

Затем оба вернулись к исполнению своих непосредственных обязанностей. Через полчаса три бомбардировщика пересекли Татарский вал и сбросили свои бомбы на русские танки, сконцентрированные для атаки за ним.

Через 3 недели Фабрициус признался мне, что посланец Дельфийского оракула появился как раз вовремя. Именно он навел его на правильную мысль. После 20 безуспешных попыток связаться с аэродромом Фабрициус решил сделать последнюю попытку и лично направился туда. По счастливой случайности ему встретился сам командир эскадрильи. Он просто объяснил ему, что сейчас нет времени ждать соответствующего приказа от его начальства; если он сейчас же не вылетит, то к исходу ночи танки русских будут уже на аэродроме.

На войне иногда бывают такие критические ситуации, когда судьба целого фронта зависит от решительных действий всего одного человека – и тогда приходит успех. В те дни мы еще не знали, что успех у Татарского вала был началом конца целой армии.

Через несколько дней после памятного разговора в степи штаб дивизии перебазировался в Пятихатку, деревушку, расположенную прямо на перешейке, – одна из тех маленьких, убогих деревень, в которых в царские времена жили переселенцы из других краев. Из-за угрозы авиационных налетов на прочное каменное здание вблизи Бромзавода мы перевели полевой хирургический госпиталь в те помещения на Ишуни, которые ранее занимал штаб дивизии, а сами поселились в Воронцовке, расположенной в 4 километрах южнее.

Воронцовка некогда представляла собой имение графа Воронцова. В конце XVIII века Воронцов в течение многих лет являлся русским послом при Сент-Джеймсском дворе; его сын вырос в Англии, получил образование в Оксфорде, а после смерти своего отца вернулся в Россию и на южном побережье Крыма построил нечто вроде Версальского дворца. Когда умерла последняя графиня Воронцова, после нее остались сотни ценных платьев и костюмов, и их показывали перед войной посетителям дворца как ужасный образец излишеств, присущих правившему классу феодалов. В доме осталось большое число прекрасных греческих скульптур. Они были выкопаны из земли, когда разбивался сад, который отдельными террасами спускается прямо к морю.

Каждый раз мы выбирали себе жилье с той точки зрения, чтобы из него можно было легче всего эвакуироваться во время отступления, другой нашей важнейшей задачей была эвакуация раненых. Госпиталь не делал операций в тех местах, откуда невозможно было бы вывезти наших пациентов.

В результате прорыва немецких войск через Перекопский перешеек в 1941 году советские войска оказались расчленены на две группировки; одна из них отступала в сторону Севастополя, а другая – в сторону Керчи. Не было никаких сомнений, что подобная ситуация может повториться и на этот раз. Русские использовали Керчь как перевалочный пункт для дальнейшего отступления. Поэтому мы и выбрали Воронцовку, которая лежала немного к юго-западу от перешейка. Мы могли отступать в южном направлении или в сторону моря и в конечном итоге добраться до Севастополя.

В подобных ситуациях не могли помочь ни правила, регламентировавшие обращения с ранеными, ни инструкции начальника медицинской службы корпуса, во время отступления было не до хирургии.

В течение последующих двух недель продолжали прибывать некоторые новые подкрепления. Линия фронта вдоль Татарского вала вновь стабилизировалась, и во время затишья повседневная жизнь пошла своим чередом. Однако войска больше не чувствовали себя в относительной безопасности, как это было летом на Таманском полуострове. Где-то за линией горизонта притаилась постоянная угроза.