Питер Бамм - Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945

На следующий день генерал прислал к нам своего адъютанта, чтобы извиниться за то, что он не успел нас поблагодарить за все то, что мы ему сделали. Это был рыцарский жест из давно забытого прошлого.

Из госпиталя я прямиком направился к командиру нашей дивизии и сообщил ему о решении фюрера. Генерал выслушал меня молча. У него не дрогнул ни один мускул на лице, хотя эта информация явилась для него, по всей видимости, полной неожиданностью. Затем он произнес:

– Они настоящие преступники!

Откуда он знал, что мне без опаски можно говорить подобные вещи, я так никогда и не выяснил. Затем он разрешил мне уйти.

В течение последующих нескольких дней наша дивизия была отведена в тыл, мы пересекли Неман, но не в районе Гродно, а значительно южнее. Занявшая наш участок обороны другая дивизия получила приказ, который через некоторое время привел к ее полному окружению в районе Гродно.

Летнее наступление Красной армии постепенно начало выдыхаться. Сопротивление немцев усиливалось. Темпы нашего отступления замедлились.

Как раз в это время граф Клаус фон Штауффенберг сделал попытку убить тирана. Как ни странно, это событие не произвело на нас особого впечатления. В течение многих недель, днем и ночью, мы находились в состоянии такого сильного напряжения, что отвлекаться на посторонние вещи просто не оставалось сил; в течение суток медицинский персонал мог себе позволить поспать не больше часа; все находились в состоянии полного душевного и физического истощения. Как раз в это время мы и услышали о заговоре, который был жесточайшим образом подавлен.

Мне трудно сказать, какое впечатление он произвел бы на войска в случае его успешного исхода. Без сомнения, идеи Диктатора, так или иначе, довлели над многими. Только крошечное меньшинство солдат понимало реальное положение дел, большинство было отравлено официальной пропагандой. С истеричной яростью Диктатор реагировал на известия, что некоторые не воспринимают его тем самым идолом, которым он воображал сам себя; своих политических противников он подавлял с садистской жестокостью. Постепенно становилось все более и более очевидным, кем он был на самом деле. Он сделал убийство средством политической борьбы, причем это происходило в стране, которая считала себя цивилизованной. Теперь он жаловался на то, что его противники используют точно такие же методы и против него.

Оргия убийств, которая началась по приказу Диктатора, обернулась и против его же сторонников. Для простых солдат все это было отвратительно. Несомненно, что существовала прямая связь между покушением на жизнь тирана и крушением мифа о нем. Хотя бомба, подложенная Штауффенбергом, не убила его в физическом смысле, но она полностью уничтожила тот образ, который создавался официальной пропагандой.

Год назад в армии был учрежден институт политработников [9]. Поначалу никто в армии не воспринимал их всерьез, но теперь они превратились в такую силу, с которой приходилось считаться. Весьма характерно, что солдаты немедленно окрестили их так же, как аналогичных персонажей называли в Красной армии. Они их просто называли политруками.

В ходе этой вакханалии жестокостей приветствие в виде вскинутой вверх руки было в обязательном порядке введено в армии. Ранее такое приветствие полагалось только в том случае, если у солдата на голове не было головного убора, теперь же эта форма приветствия заменила все остальные. Здесь также сыграл свою роль магический метод мышления. Поскольку все преданные сторонники Диктатора приветствовали друг друга вскинутой рукой, следовательно, если все будут приветствовать друг друга подобным образом, значит, все они являются его преданными сторонниками. Однако новые правила вызвали недоразумения. Обыкновенный солдат чувствовал, что с помощью этого приветствия его низводят до уровня рядового члена партии, к которому он испытывал мало почтения, и это вызывало у него возмущение. Более того, никто не мог предсказать, что введение этой меры приведет к столь неожиданным последствиям: эта форма приветствия оказалась совершенно абсурдной в повседневной армейской жизни. Начиная с этого времени все военнослужащие старались хоть что-нибудь держать в правой руке, чтобы только не отдавать салют подобным образом.

Через день после попытки покушения командира нашей дивизии вызвали в штаб армии. Обратно он уже не вернулся, и мы случайно узнали, что он арестован. Только после войны я выяснил, что он смог выжить в заключении.

Наступила очередная спокойная осень. В очередной раз армии пришлось латать дыры после летней кампании. Однако это была только короткая передышка, короткая пауза перед тем, как всей своей мощью водопад обрушится вниз со скалы. Союзники высадились во Франции. С каждым шагом, который они делали через тела измотанных немецких солдат, приближался час окончания войны. Долго она не могла продолжаться.

Дивизия задержалась в Польше еще на несколько недель. Затем войска вновь пересекли границу своей собственной страны, но теперь уже в обратном направлении. Совместно с несколькими другими офицерами нашей роты я получил ордер на постой вблизи рыночной площади одного из маленьких восточнопрусских городков. Это был один из широких, вымощенных булыжником и слегка покатых рынков, столь типичных для этих мест. В центре площади стоял памятник одному из многих замечательных людей, которых Восточная Пруссия подарила миру. Памятник стоял посреди клумбы, засаженной астрами, на краю клумбы в землю была воткнута табличка, извещавшая, что штраф за самовольный сбор цветов составляет 3 марки.

Мы прочитали это объявление, и внезапно до нас дошло, что нас это предупреждение также касается. Было чрезвычайно приятно нарушить полицейские предписания, после того как в течение многих лет мы могли делать все, что угодно. Каждый из нас засунул себе астру в петлицу. Подобно джинну из восточной сказки, прямо перед нами неожиданно появился полицейский, и, пока он обдумывал в своей угловатой восточнопрусской башке, что делать с этими одичавшими солдатами, только что прибывшими из России, мы окружили его и сунули ему в руку деньги.

Как раз в это время в нашу дивизию прибыл новый командир, и, к нашему удивлению, это был тот самый генерал, который ранее командовал ею в Крыму. Все были рады. Но для меня эта встреча тут же обернулась грустным прощанием, поскольку начальник медицинской службы группы армий перевел меня в полевой госпиталь.

В тот самый день, когда о моем новом назначении было объявлено в приказе по дивизии, нас всех пригласил на званый ужин весьма гостеприимный восточно-прусский землевладелец. Всем подали громадные порции гусятины, сливовица лилась рекой. Эта земля была очень богатой, и до сих пор местное население не испытывало продовольственных трудностей. Уже была ночь, светила яркая луна. Наш гостеприимный хозяин предложил отвезти нас домой в открытой коляске. По дороге лошади свалились в большую яму, и мы все покатились вниз с обрыва – коляска, лошади, люди. Как ни странно, никто не пострадал, и даже лошади остались невредимыми, но на следующее утро я обнаружил, что сильно разбил себе коленку. В таком состоянии я мог бы остаться в своей роте еще на 2 недели, но мой медицинский начальник оказался человеком, который строго следил за тем, чтобы его приказы неукоснительно выполнялись.