Владимир Литтауэр - Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911—1920

У нас с Язвиным не оставалось времени привести в порядок квартиру. Мы ушли из дома, словно собирались в скором времени вернуться. После нашего отъезда моя подруга сложила наши вещи и сохранила их до нашего приезда.

Утром 1 августа полк в новой полевой форме построился на учебном плацу. Командир дивизии генерал Гурко сказал несколько слов о наступающей войне и скомандовал:

– Первый эшелон...

1-й эскадрон и два взвода 2-го эскадрона под командованием полковника Рахманинова двинулись в направлении одного из московских железнодорожных вокзалов.

Попрощаться с нами приехало очень немного людей; июль был жаркий, и большинство наших родственников, друзей и знакомых уехали из города. Город практически опустел, и только мальчишки обратили внимание на колонну первого эшелона. Не было ничего необычного в том, что по улицам на лошадях ехали гусары. Однако быстро поползли слухи о надвигающейся войне, и на долю следующих эшелонов пришлись и приветственные возгласы, и прощальные слова, и слезы.

Прохожий с иконой остановил пулеметный взвод и, подняв икону, благословил солдат и передал икону командиру.

На вокзале нас провожала только госпожа Говорова с дочерью.

Воинский эшелон был составлен из деревянных вагонов для перевозки скота, выкрашенных в темно-красный цвет с надписями на бортах: «40 солдат, 8 лошадей», и пассажирских вагонов. В центре товарного вагона размещались сорок пехотинцев. Мы заводили по четыре лошади в оба конца вагона, ставили их в два ряда, мордами к центру, и еще оставалось достаточно места для седел, снаряжения, сена и восьми гусар. Гусары могли сидеть и лежать на тюках с сеном. Офицеры ехали в пассажирском вагоне.

Мы изрядно намучились, затаскивая лошадей в вагоны. Оказавшись в непривычной для себя обстановке, лошади нервничали и не хотели заходить в вагоны. Одного корнета, получившего сильный удар копытом в голову, пришлось отправить в госпиталь, где он пролежал два месяца.

На станции Ржев, примерно в трех часах езды от Москвы, каждый эшелон встречал седой, но с прежней выправкой старик в слезах, один из наших отставных унтер-офицеров.

3 августа, когда головной эшелон приближался к пункту назначения, небольшому городку Сувалки, уже было официально объявлено о начале войны. Пока мы ехали к месту назначения, началась война.

Мы двигались к границе, а навстречу нам шли местные жители. Груженные домашним скарбом телеги, домашний скот, женщины, дети, старики двигались по всем дорогам в глубь страны. Тогда я впервые увидел беженцев.

Небольшой городок Сувалки, расположенный примерно в девятнадцати километрах от границы с Восточной Пруссией, являлся пунктом расквартирования двух кавалерийских полков. Когда 6 августа 1-я кавалерийская дивизия в полном составе собралась в городе, эти два кавалерийских полка уже ушли к границе. Их казармы пустовали, поэтому шесть дней наш полк жил в прекрасных условиях. В городе был первоклассный ресторан, и за эти дни мы, молодые офицеры, не обошли его своим вниманием. Не было ничего удивительного в том, что в маленьком городе был великолепный ресторан, ведь здесь стояли кавалерийские полки.

9 августа командир дивизии генерал Гурко отдал приказ: четыре эскадрона, по одному из четырех полков, должны пересечь границу и провести разведку по четырем направлениям. Кроме того, генерал очень рассчитывал, что разведчикам удастся взорвать участки железной дороги между немецкими городами Маркграбово и Гольдап. Командиры эскадронов, посовещавшись, решили, что основной задачей является повреждение железнодорожных путей. Понимая, что железная дорога тщательно охраняется, они, не подчинившись приказу командира дивизии, решили идти вместе, четырьмя эскадронами. В результате, столкнувшись с мощным сопротивлением противника, они вернулись, не выполнив ни одной из поставленных перед ними задач. За неподчинение приказу Гурко лишил офицерских званий командиров трех эскадронов. Не подвергся наказанию только командир 4-го эскадрона сумских гусар ротмистр Лазарев, поскольку он пошел по указанному в приказе маршруту, а остальные присоединились к нему. Вот с такого неприятного инцидента началась для нашей дивизии война.

На Лазарева было страшно смотреть; он был потрясен решением Гурко и сильно переживал за командиров эскадронов. Когда спустя три дня Лазарев погиб, мы решили, что его смерть в какой-то мере связана с тем нервным состоянием, в котором он пребывал после решения Гурко. Возможно, он решил показать командиру дивизии, чего стоит как офицер.

С 10 августа эскадроны нашей дивизии начали по очереди приступать к охране границы. Через два дня наступила наша очередь, и мы направились в деревню Бакаларжево. Проходившая через деревню дорога пересекала границу у холма, на котором стояла деревня. В месте пересечения дороги у границы, извилистого узкого рва, стояли заградительные барьеры и опустевшие помещения русской и немецкой пограничных застав. В траве валялись пограничные столбы, увенчанные немецким орлом; по всей видимости, русские разведчики уже были на территории Восточной Пруссии. По ту сторону границы, в опрятных немецких деревушках, не наблюдалось признаков жизни.

Ротмистр Меньшиков приказал поручику взять двенадцать солдат, перейти границу и выяснить, нет ли поблизости немецких частей. Поручик Снежков и я попросили разрешения пойти с разведчиками; сейчас для нас все было внове, и мы рвались в бой. Нам и в голову не приходило, что существует вероятность нарваться на вражескую засаду и погибнуть. Мы еще в полной мере не осознали, что война уже является абсолютной реальностью. Нам казалось, что наконец-то начинаются настоящие приключения. Мы были словно дети, играющие в прятки, но уверенные, что их в конце концов найдут. Мы передвигались с осторожностью, словно преследуя добычу, готовые при малейшем шуме выхватить шашки и револьверы.

Вскоре наши романтические иллюзии развеялись. Углубившись на 500 метров в глубь чужой страны, мы встретили русского солдата-пехотинца, беззаботно возвращавшегося на нашу территорию с украденными в немецкой деревне гусями. Эта картина вернула нас к действительности, и, быстро проскакав несколько деревень и не встретив ни одного немецкого отряда, мы вернулись в эскадрон.

Поздно вечером в эскадрон был доставлен запечатанный конверт, который следовало вскрыть в полночь. В нем содержался приказ относительно нашего завтрашнего участия в переходе границы. Из приказа мы поняли только одно: переходим в наступление; нам не сообщили, что это будет разведка боем, после чего мы должны вернуться на свою территорию, в Россию. Только позже нам стали известны планы Гурко. Он хотел попытаться захватить Маркграбово, немецкий город, находившийся примерно в десяти километрах от нашей деревни, просто чтобы понять, насколько сильное сопротивление окажут немцы. Эта была просто широкомасштабная разведывательная операция. В этой операции участвовала наша дивизия, в полном составе, и стрелковый полк. На границе в полной боевой готовности постоянно находились стрелковые и кавалерийские полки. В этом смысле у них было преимущество перед пехотными полками, которым требовалось время для того, чтобы перебросить сформированные из резервистов полки, практически вдвое увеличив их численность.