Джон Фуллер - Военное искусство Александра Великого

Пелопоннесская война, в которой участвовали почти все греческие полисы, имела катастрофические последствия для политической жизни Эллады. Распад Афинской империи нарушил баланс сил между Грецией и Персией, и в 386 г. до н. э. создание союза между Персией и Спартой стало последней каплей, приведшей к заключению позорного мира Анталкидов, продиктованного греческим государствам персидским царем Артаксерксом II (404–358 гг. до н. э.). По условиям этого договора греческие города Малой Азии и Кипр переходили под владычество Персии, признавалось главенство Спарты внутри Греции, и любой город, не принявший условий этого мира, испытывал жесткое давление со стороны Персии, принуждавшей его в итоге сдаться. Таким образом великий царь стал верховным авторитетом в Греции с правом вмешательства в ее внутренние дела.

Одновременно «Тридцатилетняя война» эллинской эпохи посеяла семена раздора внутри городов-государств. Она подорвала сельскохозяйственное производство в Аттике и превратила тысячи земледельцев в безработных, а кроме того, в результате длительной войны знать, основа городской системы, постоянно находясь на военной службе, превратилась, по сути, в профессиональных военных. Хотя отчаянные греческие воины и пираты задолго до персидского вторжения [8]поступали на службу к иностранным правителям, а ранние греческие тираны приглашали наемников в качестве личной стражи, до Пелопоннесской войны не могло идти речи о столь массовом их использовании. В начале IV в. до н. э. обычное греческое городское ополчение настолько уступало профессиональным наемникам, что последние стали основной силой в любых войнах среди греков. Отсюда вытекало два следствия: первое – наемники не чувствовали себя обязанными ни одному городу-государству, они служили тому, кто больше платил, и следовательно, с их помощью демократию легко можно было превратить в автократию; и второе – их качества так ценились, что в IV в. до н. э. пехота персидской армии по большей части состояла из греческих наемников. Для военного похода против своего старшего брата Артаксеркса II в 401 г. до н. э. Кир Младший набрал 13 тыс. греческих наемников, из которых больше половины составляли гонимые нищетой выходцы из Аркадии и Ахайи [9]. После поражения при Кунаксе остатки его войска отошли к Троаде под командованием Ксенофонта, «и от них, – пишет сэр Уильям Тарн, – ведет начало институт немыслимый в рамках отдельного полиса – институт наемников» [10].

Фукидид сообщает, что, когда разразилась Пелопоннеская война, афинские граждане как один были готовы переносить опасности, лишения и нужду во славу Афин. У него коринфяне так отзываются об афинянах: «Они не знают другого удовольствия, кроме исполнения долга, и праздное бездействие столь же неприятно им, как самая утомительная работа. Одним словом, можно сказать, сама природа предназначила афинян к тому, чтобы и самим не иметь покоя, и другим людям не давать его» (История. 1. 70. Пер. Г. Стратановского). Однако по мере того, как защита городов все больше переходила в руки наемников, простые граждане начинали рассматривать военную службу как обузу; они становились все более мирными и посвящали себя другим занятиям, приносящим прибыль. Перемена в настроениях была настолько разительна, что для того, чтобы гарантировать наличие кворума афинских граждан в народном собрании, была установлена плата для каждого присутствовавшего, а чтобы ублажить безработных, им предоставляли бесплатные места в театре. «Город перестал быть воплощением высоких достижений и благородства, – пишет сэр Эрнст Баркер, – он становился коммерческой структурой, распределявшей среди своих членов дивиденды, которые те не заработали» [11].

Моральный упадок городов-государств в соединении с разрушительными последствиями бесконечных междоусобных войн вызывали недовольство греков. Это недовольство нашло свой выход в деятельности софистов, чьи умствования, подобно построениям Вольтера, Руссо, Канта и других европейских философов XVIII в., положили начало просвещению, которое не возродило, но лишь испортило те крохи, которые еще оставались от прежнего государственного устройства. Наиболее выдающимися из реформаторов были Сократ (469–399 гг. до н. э.), Платон (420–347 гг. до н. э.) и Аристотель (384–322 гг. до н. э.).

Эти философы не могли понять, что проблема была не в том, чтобы реформировать устройство полиса в соответствии с идеальным архетипом, а в том, расширять границы города до тех пор, пока он не вберет в себя все греческие государства, другими словами, создать эллинское единство и братство. О Сократе, не оставившем письменных сочинений, мы знаем лишь со слов Платона, Ксенофонта и Аристофана. Он полагал, что призван свыше для воспитания всех и каждого, и Ксенофонт сообщает, что он, так же как Жанна д'Арк, слышал божественные голоса (Ксенофон т. Воспоминания о Сократе. 1). Его скучная диалектика вопросов и ответов, должно быть, смутила умы не одного его слушателя, и если диалоги Платона верно передают мысли Сократа, то у консервативных афинян, безусловно, были причины считать его опасным визионером и развратителем юношества [12].

Когда мы обращаемся к диалогам Платона «Государство» и «Законы», мы видим идеальный образец архети– пического устройства города-государства по Сократу, на следование которому должны быть направлены все реформы. Это учение, которое можно сравнить со смесью идей Кальвина, Робеспьера, Маркса и Ленина и назвать «трансцендентальным большевизмом», вероятно, вызвало такую же неприязнь у афинских приверженцев демократии V–IV вв. до н. э., как марксистский большевизм у западных демократов в наши дни.

В этом идеальном самодостаточном, самоконтролируемом государстве граждане разделены на два класса: правители и управляемые. В число первых, называемых «стражами», входят философы и военные, причем женщины [13]наравне с мужчинами; вторые – труженики, ремесленники и слуги – лишены права голоса. Чтобы полностью посвятить себя служению справедливости, стражи не имеют собственности, живут за счет общества, питаются за общим столом, не имеют денег и содержатся трудящимся населением. Их жены и дети также содержатся за счет общества; браки строго регулируются, ребенок не знает ни отца, ни матери, чтобы государство могло быть единой семьей [14].

Простым людям не давалось никакого выбора; их браки – для мужчин в возрасте тридцати – тридцати пяти лет, для женщин – в возрасте от шестнадцати до двадцати, – контролировались женским советом, так, чтобы прирост населения постоянно оставался на одном уровне, и неравные браки строжайше запрещались. Учреждался Ночной совет – своего рода Комитет общественного спасения, и наблюдатели за соблюдением законов – род тайной полиции, – в чьи задачи входило отлавливать еретиков. Доносительство должно было быть повсеместным, и обо всех нарушениях следовало сообщать властям. Также мы читаем: «Кто по мере сил содействует правителям в осуществлении наказаний, тот человек совершенный и великий для государства» (Законы. V, 730. Пер. А.Н. Егунова).