Семен Гейченко - Завет внуку

Тут стая скворцов подлетела к домику, загнала синицу внутрь, а сами стали по очереди туда залетать. Обратно птицы выскакивали кто с перьями, кто с клочком пуха от синички, а вскоре вытащили и ее и бросили на землю. А потом сели все вокруг домика и запели песню.

Люблю смотреть на Сороть, всегда люблю: и весной, и летом, и осенью, и зимой. В ней я вижу начало начал прославленного ландшафта Михайловского. Она бескрайна и уютна, величественна и интимна. В ней ощущаешь откровение пушкинской природы, бесконечность пространства, нескончаемого во времени. Здесь, конечно же, здесь пронзило великое видение Пушкиным России и ее таинственного духа!..

У берегов Сороти он видел все сущее — воду-живицу, поющую, вопиющую, спящую, чудеса творящую. Вокруг нее старое, новое, вечное… селища, городища, холмы, нивы, Дедовцы-зимари, колдовские камни, знаки, дорожки, ведущие повсюду, и даже «к богу в рай, на самый край…».

Здесь пролегает основная трасса, по которой идет перелет птиц из Египта в Мурманск, из Никарагуа в Псков, из болгарского Пловдива в Пушкинские Горы. На древнем озере Кучане пролетающие птицы — гуси, утки, лебеди — обычно отдыхают. Бывает иной раз, проходишь по берегу, сядешь на лавку, знаешь, что вокруг никого нет, и в то же время сознаешь, что все-таки кто-то есть. И вдруг видишь цирковой прыжок какого-то зверя. Кто это? Это выскочила из своей норы выдра и стала купаться. Ах, как красиво, с какими фокусами купается она!..

Когда в этом году пришла зима на Сороть и Кучане и их сковало льдом, вода текла открыто лишь в устье реки… Однажды, проходя по берегу, я вдруг услышал странный крик. Стал смотреть туда-сюда и вдруг увидел… лебедя, который в торжественном одиночестве важно плавал от берега к берегу, то вверх по течению, то вниз…

С тех пор я целый месяц почти каждый день по утрам шел на Сороть и смотрел на своего красавца и кричал ему: «Здорово!» Он молча отплывал в глубь реки. Так было в ноябре. Вскоре я уехал в отпуск. Вернулся во второй половине декабря. И сразу же побежал на Сороть. Смотрю и вижу — лебедь мой на месте. Все как прежде было.

Но вот неожиданно в Михайловское пришла оттепель. Все раскисло. Круглосуточно стал лить дождь. Лил целую неделю. Затрещал лед. Вода хлынула на берега и затопила все, как это обычно бывает весной, а не зимой… Лебедю стало вольготней. Изредка он стал подплывать к лаве, выскакивать на южный берег и подходить все ближе к дороге, которая ведет к моему дому. Он останавливается, поднимает голову и слушает, как мои домашние гуси и утки резвятся на «пруду под ивами» и радостно гогочут. Лебедь слушает их голоса. Замирает. Что-то чудится ему. Видно, хочет подлететь ближе к пруду, познакомиться с моими зимородами, но не решается.

Каждый день я подхожу к Сороти. Смотрю на своего лебедя и думаю: «Ох, ох, спаси птицу бог! Только бы какой-нибудь прохиндей-охотник не подстрелил ее!»

…Как обычно, рано утром я делаю обход усадьбы Михайловского. Подошел к плотине, что у пруда под ивами, стал смотреть на Сороть искать глазами своего дорогого лебедя. Вижу — плавает…

Он подплыл и прилепился к кромке южного берега, засунул голову под крыло и застыл… Вдруг из воды выскочила выдра и прыгнула на спящую птицу. Дикая уточка, что была неподалеку от лебедя, громко крякнула, взлетела и понеслась в сторону Савкиной горки. Лебедь встрепенулся, раскинул свои широкие крылья, словно орел на старинном знамени, взвился над водой и прыгнул на зверя. И вдруг исчез… Мне показалось, что выдра схватила его за ногу и юркнула с ним под воду, в свою нору… «Конец! Конец!» — подумал я. Долго стоял, смотрел, смотрел, но так и не увидел больше своего красавца…

Через час-полтора опять иду по плотине и по привычке поворачиваю голову к Сороти и… глазам не верю… Вижу… Чудо… Мой красавец на месте, плавает по воде. «Жив. Жив. Жив!»

Как сейчас вижу выдру. Вот она крутится по берегу, прицеливается к лебедю. Прыжок… Нет птицы!..

А он, оказывается, жив. Опять гордо и величественно плавает по Сороти. Урра!

Дом, в котором я живу, стоит на окраине усадьбы Михайловского. Окна его расположены по четырем сторонам света. Через них я всегда могу видеть все, что захочу, — пушкинский сад, голубятню, пасеку, Сороть, и дали за ней, и «пруд под сенью ив густых», и кто куда идет, и по какому делу… Дому этому уже более ста лет. В нем всегда жили управители имения.

А под окном у меня стоит старая береза. Огромная, толщиной в метр, красавица. Она стоит рядом с прудом, на самом краю берега. Перед нею небольшая светлая поляна, вокруг которой венком расположились густые ивы, а дальше — фруктовый сад. Живет береза барыней, у нее всегда много и воды, и солнца, и защитников от ветров. Хотя она и старая, но выглядит очень молодо. Зелень у нее густая. Кора могучая, никакого сушняка не заметно. Из окна мне хорошо видна эта береза, я знаю все ее повадки и секреты, мне хорошо известно, когда и что с нею происходит, кого она принимает, кто у нее в гостях и о чем она ведет беседы с паломниками по пушкинским местам.

Я люблю делать для птицы скворечники, птичники, дуплянки. Просмотрел много книг с описанием, как некогда изготовлялись птичники. А делались в старину, нужно сказать, чудесные домики сказочные терема, и дворцы, и часовенки. Особенно поправились мне многоэтажные резные скворечники.

Вот я и соорудил в Михайловском скворечник-хоромы. Первый этаж с портиком, а второй — с резной антресолью. Уж не знаю почему, но домик показался моим скворцам подозрительным. Они долго его рассматривали и спереди, и с боков, и с крыши, заглядывали в окошко, но зайти внутрь не решались. Так вот мой домик и не был в тот год заселен. Я даже обиделся на неблагодарную тварь.

Прошло лето, прошла зима, и наконец показалась новая весна. И вот в один февральский день я увидел, что в моем домике есть жильцы. Это были белки — самец и самка. Самец облюбовал себе верхний этаж — антресоли, самка поселилась внизу.

Целыми днями они таскали в свой дом какие-то «мебели и оборудование». Бывали дни, когда часами они сидели в своих хоромах, высунувшись в окошки, и о чем-то беседовали, поглядывая на мой дом.

Ни я, ни домашние мои — никто их не тревожил. Мы старались делать вид, что ничего не замечаем. Всем нам очень хотелось, чтобы белки к нам привыкли. Так это в конце концов и получилось. Белки стали подбегать к садовому столику, который издавна стоит под этой березой, и принимали наши дары: желуди, шишки, орехи, сахар, сушеные яблоки и грибы, которые мы с вечера им подготавливали. Спустя некоторое время я увидел, что супруг белочки скучает в одиночестве, его благоверная куда-то исчезла. Оказалось, у них прибавление семейства — пятеро маленьких бельчат.