Алла Дудаева - Миллион Первый

На машинах нас отвезли в село в дом к сестре Джохара Базу. Как и все, она верила и не верила в гибель Джохара, и я не стала ее разубеждать. Но, кажется, больше всего ее убедила в его смерти моя скромная сельская одежда и особенно простые тапочки на ногах, которые я специально надела, чтобы легче было идти по горам. С сожалением она посмотрела на них и тяжело вздохнула. Мы ушли спать, но через полчаса, ровно в шесть часов, высоко в небе загудели самолеты. Казалось, они шли рядом, их было очень много. Куда же они летят? Послышались тяжелые глухие удары где-то далеко от нас. Проснувшись поздно утром, мы узнали, что разбомбили базу в горах, ту самую, где было так много наших знакомых, друзей и родственников. Позже мы узнали, что там погибли Лом-Али (русский Леня), Бислан, брат нашего Висхана, и еще двое ополченцев. Жижик-галныш, который вчера отнесли им, оказался последним в их жизни…

Дорога через Бамут, по которой мы только что прошли, была тоже разбита. Весь день мы еле передвигали ноги, с непривычки они стали, как столбы, и еще долго болели. Ночью, с выключенными фарами, то и дело рискуя свалиться, через горы, мы пересекли границу с Ингушетией и, наконец, оказались в ее столице городе Назрань. Нам очень повезло, что мы не нарвались на ингушских милиционеров, которые, оказывается, на соседней улице останавливали все проезжающие машины, проверяли документы. С утра мы начали искать квартиру, в которой можно было бы временно остановиться. Чтобы меня не узнали, я низко надвинула на лоб косынку, закрывая светлые волосы. Беженцев в городе было так много, что найти жилье оказалось очень трудным делом. Наконец поздно вечером нам сдали совершенно пустую, без всяких удобств квартиру, только с коврами на полу и телевизором в одной комнате. Но мы были рады и такому пристанищу. В ожидании начала будущего путешествия с «платком Мира» в Москву, здесь я и начала, держа на коленях тетрадь, писать свою книгу, чтобы как-то отвлечься от мрачных мыслей, одолевавших меня.

Вскоре мы встретились, в первый раз после ранения, с Вахой Ибрагимовым, которого спасло от смерти только чудо, а, вернее, его несокрушимое сельское здоровье. Из Гехи-Чу его отвезли в Шалажи, уже почти не дышащего, чтобы «похоронить» родственникам. Но молодая девчонка-медсестра, рискнула попробовать его спасти, перелив кровь. Я вспомнила свой сон про старуху-смерть в лесу, которой было приготовлено четыре кожаных мешка. Вот почему три души улетело по ветру, а одна не успела. Ваха остался жив! Раньше красивый и полный сил, теперь он напоминал обгоревшего орла. Его густые, волнистые волосы опалились, один глаз запал и был полуприкрыт, слышал он тоже плохо. Увидев меня, Ваха заволновался: «Где Джохар?» «Неужели он все еще не знает, что Джохара нет с нами?» «Никто из нас не смог сказать ему всей горькой правды», — тихо сказала Мовлихан. Ваха пролежал без сознания в больнице именно те дни, когда по всем каналам телевидения только и говорили об этом… Я обняла его и, прижав опаленную голову к своей груди, тихо сказала: «Ваха, он погиб…» Ваха заплакал, как большой ребенок, не скрывая своих слез, но потом вдруг заговорил о том, что совершенно отчетливо слышал голос Джохара, сразу после взрыва, поэтому и был уверен в том, что он остался жив.

— Что он сказал? — спросила я.

— Я должен на время уйти, но потом я вернусь.

— Этого не может быть! Я ничего не слышала, кроме громкого плача Висхана. А как ты мог вообще что-либо слышать после взрыва, если был уже тяжело ранен и находился без сознания? — я была поражена.

— Нет, я слышал совершенно отчетливо его голос, звучащий в полной темноте!

— Но ведь было светло, только шесть часов вечера и солнце еще не село… Видимо, ты поэтому его и слышал, что был без сознания, вернее, слышала его твоя душа, вышедшая из тела, она только и могла услышать то, что не могли услышать мы…

Слова Вахи возродили у меня надежду. Разве раньше не убеждалась я многократно, как помогают души умерших тем, кого они любят?

Из Чечни приехали Зарган и Зина, они хотели сопровождать меня в Москву. Времени прошло уже много, но Вагап Тутаков, представитель Чеченской республики, который должен был обеспечить безопасный проезд, так и не появился. Позже мы узнали, что он арестован в Москве. В милиции ему подложили гранату без запала, так же примитивно, как подкладывали другим пули или наркотики. Наученные горьким опытом, чеченцы перед выездом в Москву наглухо зашивали карманы. Ехать нам было не с кем. Ну, что ж, поедем одни — решили мы, но наши мужчины решительно возражали: «Они уничтожат вас на дороге к Москве». Слишком многим нужна война. Эти стервятники живут ее кровью. Против будет «вся партия войны»».

Мы решили вместе переправиться в Турцию и уже оттуда, с нейтральной территории, сделать соответствующее заявление. На следующий день на двух машинах мы уже ехали в столицу Кабардино-Балкарии город Нальчик. По обочинам дороги мелькали цветущие яблоневые сады, небольшие домики, зеленые луга. Отцветала дикая алыча, ее белые нежные лепестки, смешавшись с дорожной пылью, серо-белой метелью разлетались под колесами нашей машины. Красные маки, как капли горячей крови, пролитой на горных лугах, проносились мимо окон нашей машины, напоминая о тех, кого мы оставили в Чечне. Высокие горы, покрытые густым зеленым лесом, наконец, приблизились, засветилась белоснежная вершина Эльбруса, и мы приехали в курортный, благоухающий горной свежестью город Нальчик.

Нас встречал давний друг Джохара Джамал («Джамик» — ласково называл его Джохар). В ожидании очередного рейса на Стамбул гостеприимный Джамал вместе с другом повез нас посмотреть знаменитые водопады в горах. Но еще больше мне понравилась долина в огромном ущелье, куда на следующий день привез нас Джамал. Он очень хотел показать место, где когда-то жили его предки.

Воздух в долине был голубым. Огромные горы по сторонам ущелья хранили в своих фиолетовых впадинах развалины разрушенных башен и сожженных Россией восемнадцати сел. Странно было сидеть на блестящей молодой травке возле полуразрушенной мельницы и смотреть на черные пятна восемнадцати пожарищ, которые не смогло уничтожить время, сохранив, словно в назидании потомкам, следы варварства человека в этом зеленом, чудесном раю. Тихо журчал свою песню серебряный ручей, переливаясь под ярким весенним солнцем. Белели сломанные старые жернова. Ниже по склону полого спускался одичавший яблоневый сад с сучковатыми цветущими ветками. Людей не было, тишина и пустота. Не видно играющих детей, гарцующих на конях молодцов, неторопливых стариков. Никто не гнал коров на закате солнца. Какая неземная волшебная красота вокруг и какая грусть!