Алла Дудаева - Миллион Первый

В начале переговоров Зелимхан Яндарбиев заставил Президента России сесть за стол и беседовать «на равных». Завгаев был удален, как ему и следовало по рангу.

Мовсуд приехал утром. За две недели до выборов президента России Москва кишела всевозможными патрулями и милицией. В десять утра сопровождающие лица должна были отвезти меня для допроса в генеральную прокуратуру Москвы, на Петровку, 38, откуда предварительно пришла повестка. На допросе у следователя главные вопросы: где, когда получила, кто выдал фальшивый паспорт. Мне его передали еще в самом начале войны, кто и как этим вопросом занимался, я, естественно, не знала… Мовсуд настаивал, чтобы мы вместе немедленно уехали из Москвы, боясь очередной провокации во время выборов Президента. «Ты знаешь, на улицах Грозного развесят плакаты с твоим лицом и призывом: «Голосуйте за Ельцина!» Тебе они просто принесут избирательную урну, смонтируют кадры, а потом скажут, что ты действительно за него проголосовала! Таких, как ты, они сначала стараются завербовать, если не удается — дискредитировать, если и это не получается, — уничтожают. Первое у них не получилось, второе они уже попытались сделать, осталось только третье». Позднее я узнала, что как раз через два дня работники ФСК действительно собирались меня перевезти в санаторий «для отдыха», считая, что меня чрезмерно утомили многочисленные встречи.

Мовсуд заехал за мной к отцу. По дороге он позвонил нашей хорошей знакомой, журналисту из Финляндии, Хелене, она в то время работала в Москве. Они, кратко переговорив, договорились о встрече. В условленном месте Хелена встретила нас и провела в свою квартиру, где мы проговорили с ней почти до утра, и даже записали интервью, которое через несколько часов показали по Финскому телевидению. Рано утром, распрощавшись с ней, мы уехали и в половине шестого утра уже находились в поезде Москва — Киев. В соседнем купе сидели постоянно ругающиеся с проводником, вдребезги пьяные дебоширы. Это нас спасло во время проверки документов российскими пограничниками — в пылу разборок с пьяницами на нас с Мовсудом не хватило времени. Поезд тронулся, наши документы остались непроверенными, а у меня вместо паспорта была только справка.

Позади осталась Россия. После пересечения российской границы на украинской границе нам было значительно проще. Офицер пограничной службы отнесся к нам с полным пониманием и даже пожелал счастливого пути.

В Киеве нас встречали друзья, депутаты Верховной Рады. Они временно поселили нас в квартиру своих знакомых. Все украинцы сочувствовали освободительной борьбе и были нашими большими друзьями. На Украине происходило волнующее событие, с большим трудом утверждались желто-голубой национальный флаг и гимн республики. Против была вся партия коммунистов, состоящая преимущественно из русских жителей Украины. Они требовали оставить красный флаг и гимн Советского Союза. Это неудивительно, благодатная земля Украины была напичкана кагебэшниками больше всех других республик СССР. Западная Украина еще долго сопротивлялась после «добровольного» присоединения и была задавлена только «большой кровью». Вся Украина пристально следила за происходящими событиями, кто же победит? Два дня яростных утомительных прений закончились. Большинством голосов был принят национальный желто-голубой флаг. Майское, полное надежд, голубое утро началось с украинской песни «Реве и стогне Днипр широкий». Счастливая Украина облегченно вздохнула, ее дети подтвердили свое освобождение.

А в российских газетах, после первого сообщения в «Известиях» о моем внезапном исчезновении, поднялась паника. «Чеченские тайные спецслужбы» выкрали вдову Дудаева из-под носа у ФСК!!! Каждый день приносил новые версии и догадки. Был объявлен розыск, газеты пестрели моими фотографиями. Спрашивали у моего отца, он ничего не знал. «Приехали чеченцы, она с ними уехала». Перед нашим отъездом договорились, что только тогда, когда мы будем в безопасности, дней через десять, он сможет открыться. Некоторые журналисты в своих статьях высказывали реальные опасения: «Кому мешала вдова Дудаева?» Все сходились на «партии войны». Из Дании сделал заявление представитель Чеченской республики и племянник Джохара Усман Ферзаули: «Возможно, она просто находится в одном из российских городов, у родственников…» В ответ возмущенный отец тут же заявил: «В российских городах у нас родственников нет, и никакого племянника Ферзаулина у Джохара никогда не было!» После этого случая мы еще долго шутливо называли Усмана «Ферзаулиным». Наконец, задним числом пришло известие о телевизионном интервью с финской журналисткой, запутавшее всех окончательно. Как могла «она» очутится в Финляндии, когда в этот же день давала показания в генпрокуратуре?

Каждый день Мовсуд приносил газеты с новыми статьями о нашем побеге. Украинские газеты занялись их перепечаткой, и мне пришлось засесть дома. Украинские друзья решили отправить нас в самое безопасное место — в одно из сел Западной Украины — и ранним утром на легковой машине отвезли в Прикарпатье. Я любовалась, глядя в окно на игрушечно-красивые домики среди зеленых невысоких гор. Почти возле каждого «пряничного» домика — такой же сказочный колодец или часовенка. Возле одного из таких домиков, рядом с овальным озером, нас встречал его хозяин Николай. Депутаты уехали, а Николай повез нас показывать «местные достопримечательности». Когда мы проезжали по одной из улиц ближнего села, внутри меня неожиданно тихо зазвучала песня. Ее нежный грустный мотив я слышала в далеком детстве: «Гуцулка Ксения… Я тебе расскажу о любви…» Я начала напевать эти слова, Николай посмотрел на меня. «Сейчас, мы как раз проезжаем мимо дома Ксении. Здесь гуцулы живут…» — сказал он. Деревянный большой дом Ксении стоял на холме, от дома к дороге вилась узкая тропинка.

— А где она сейчас? — спросила я Николая.

— В начале этого века уехала в Америку. Нет и влюбленного юноши, написавшего для нее песню. А старый дом все стоит, как будто их ждет. Осталась только песня…

Мы поехали дальше. Село, в котором жил Николай, находилось на берегу прозрачной речки. Чуть правее, на самой окраине села, возвышался одинокий большой крест. «Мы его недавно поставили, — объяснил Николай. — Раньше не разрешали». Зеленые, поросшие густым сосновым лесом, невысокие горы расстилались до самого горизонта. «В этих лесах, — рассказал нам Николай, — погибли местные партизаны. Западная Украина сопротивлялась до семидесятых годов. А под крестом раньше был тайный «схрон» — грот — с выходом к реке, его пробил ручей. В этом «схроне» скрывался командир с женой и двадцатилетним ординарцем. Его жена родила в нем девочку, кормила грудью всего четыре дня, потом пришлось ее отдать в село. В земле ребенок не выжил бы. Добрые люди вырастили девочку, она вышла замуж за моего брата. А командира выдал предатель. Русские солдаты подогнали большую пушку и с противоположного берега, прямой наводкой, расстреляли «схрон». Он стал им братской могилой. Они все там лежат…» — закончил свой грустный рассказ Николай.