Йоханнес Штейнхоф - «Мессершмитты» над Сицилией. Поражение люфтваффе на Средиземном море. 1941-1943

Есть хорошие посадки – и есть плохие, некоторые из них состоят из серии сильных скачков, а другие являются просто сильным столкновением самолета с землей. Однажды один летчик с чувством юмора сказал, что «полет предполагает посадку», в то время как англичанин – его коллега, за исключением противоположного места приземления, – которого мы принимали в нашей офицерской столовой после вынужденной посадки на побережье Ла-Манша, заметил о его маневре: «Любая посадка, после которой вы остаетесь в живых, хорошая». Вид садящихся самолетов всегда привлекал мое внимание, и мой интерес, конечно, был особенно сильным, когда новичок знакомился со своей машиной.

Я наблюдал за заходом на посадку и подпрыгнул от испуга, когда Бахманн закричал:

– Он забыл о шасси! Смотрите, господин майор, он забыл о своих колесах!

В этот момент винт ударил о землю, и самолет заскользил по ней на брюхе, пока не остановился, подняв облако пыли.

– Поехали! – крикнул я.

Мы вскочили в «кюбельваген» и помчались к месту происшествия. Там мы застали картину, от которой у меня перехватило дыхание. Пилот, встав на колено рядом с жалким объектом с погнутыми лопастями винта, пытался уместить поврежденный самолет в видоискателе своего фотоаппарата. Это был наш «парикмахер»!

– Идиот! – заорал я на него. – Вы действительно, должно быть, безнадежны – разбили один из наших бесценных «сто девятых». Каждый самолет здесь на вес золота, а вы приходите и разносите его на части только потому, что не можете пользоваться своими пятью чувствами. И что теперь, после всего этого, побуждает вас фотографировать этот памятник некомпетентности?

Он смотрел на меня совершенно ошеломленно и, запинаясь от волнения, что-то говорил о том, что «запомнил» и что «будет более осторожным в следующий раз». Когда мы ехали назад, я сказал Бахманну:

– Пусть Фрейтаг получше проверит и выяснит, сможем ли мы отослать «парикмахера» обратно домой. Я сразу сказал, что от этого мальчика не будет проку.

Через некоторое время, возможно неделю спустя, мы встретились с нашими старыми друзьями – «мародерами» из Тебесса [101], которые на сей раз не имели никакого эскорта «спитфайров». В последнее время их нападения на наши аэродромы стали слишком наглыми и они, казалось, не опасались наших истребителей. На этот раз мы смогли восстановить свою пошатнувшуюся репутацию в глазах своих противников, разбив их боевой порядок и преследуя поодиночке на малой высоте над пустыней. Над Кайруаном [102]мы столкнулись с сильным патрулем истребителей. Имея преимущество в скорости, «спитфайры» спикировали на нас, чтобы заставить прекратить преследование бомбардировщиков. Завертелась карусель борьбы «Ме» и «спитов», огромная спираль, вращавшаяся против часовой стрелки. «Спитфайры» спикировали, и стороны разошлись, чтобы набрать высоту и вернуться на встречных курсах, ведя огонь из своего оружия. В течение некоторого времени никто не мог добиться успеха. Затем я увидел «Ме», которого атаковали два «спитфайра». Пилот перешел в крутое пике, затем грациозно выровнял самолет, начал набор высоты и маневром, который свидетельствовал о совершенных летных навыках, занял позицию позади одного из своих преследователей и короткой очередью сбил его.

После того как мы приземлились, я спросил, кто этот меткий стрелок, и, к своему удивлению, услышал, что это наш «парикмахер», повредивший тогда самолет. Фрейтаг, к чьей группе в то время он принадлежал, подтвердил, что он одаренный летчик, и предсказал ему большое будущее в качестве летчика-истребителя. По-видимому, он был одним из тех весельчаков, которые всегда были бодры, легки на подъем и легко завоевывали симпатию окружающих. Он действительно вскоре одержал вторую победу, но затем встретил свой конец при жутких обстоятельствах. Когда накануне нашей эвакуации из Туниса он днем вырулил на узкую взлетно-посадочную полосу, собираясь взлететь, его протаранил истребитель, совершивший вынужденную посадку с противоположного направления. Он умер ужасной смертью от ожогов прямо в своей кабине.

Днем я попытался отдохнуть, чтобы можно было, по крайней мере, принять участие в вечернем вылете. Но не смог долго оставаться на своей раскладушке на вилле. Сердце сильно билось, и необъяснимое чувство нервозности не давало мне покоя. Я должен был двигаться, что-нибудь делать. Поэтому я проводил время готовясь к отходу, который теперь казался неизбежным. Если никакого приказа на отход не поступит, то я намеревался принять решение самостоятельно, в зависимости от ситуации. Вместе с гауптманами Кегелем и Тарновом, моими офицерами по административным и техническим вопросам, я проверил погрузочные листы транспорта и обнаружил, что даже если его загрузить максимально, то места хватит только для того, чтобы перевести в Мессину наш наземный персонал. Следовательно, тонны материалов – все запчасти и снаряжение, которые мы начали требовать со складов немедленно после нашего вывода из Северной Африки и которые только что были переданы нам, – придется снова уничтожить, чтобы они не попали в руки противника.

Когда мы сели ужинать, снова начала стрелять тяжелая корабельная артиллерия. От взрывов дом трясся и дребезжали окна. Вскоре появились и ночные бомбардировщики, и мы, как делали это каждый вечер, отправились в грот. Пилоты дневных истребителей, мы привыкли проводить там ночи, обсуждая наши действия днем. Вскоре все стихло, и мы чувствовали себя в относительной безопасности, конечно, при условии, что какой-нибудь глупец из бомбардиров не накроет виллу случайным попаданием. Все мы пытались использовать короткие часы темноты для сна.

Препарат, очевидно, все еще циркулировал в моих венах, поскольку я продолжал беспокойно ворочаться на своей раскладушке. Снова и снова я мысленно проходил последовательность отхода, сомневаясь, что при достижении материка эскадра с ее пилотами и самолетами все еще будет представлять жизнеспособную боевую единицу. В этот раз мы не могли спасти даже ящики с инструментами. Оргия разрушения должна была начаться в ближайшие несколько дней, и если мы сможем собрать эскадру в Фодже, то потребуются месяцы, чтобы обеспечить замену тысяче и одному предмету, необходимому для действий истребительной эскадры: самолетам, инструменту, грузоподъемному оборудованию, палаткам, двигателям, запчастям, кухонному оборудованию, радио, телефонам, пишущим машинкам…

Зазвонил телефон. Гауптман Кегель доложил, что в грот направляется майор Тонне [103], командир эскадры истребителей-бомбардировщиков. Он выпрыгнул на парашюте из своего «фокке-вульфа» после того, как эскадрилья «лайтнингов» атаковала его около Корлеоне и расстреляла его двигатель. Немного спустя Толстяк привел Тонне к гроту. Опираясь на толстую палку и хромая, он вошел и представился.