Изольда Иванова - «Долина смерти». Трагедия 2-й ударной армии

На рассвете 13 июня от Ольховки послышалась сильная артиллерийская и пулеметная стрельба. В воздухе появились черные клубы дыма. Стало ясно: фашисты ринулись в наступление. Мы мигом вытащили одну пушку на прямую наводку и приготовились встретить врага. Связь не работала. Что с первым расчетом — неясно. Я с солдатом направился к Ольховке. Навстречу тянулись повозки с ранеными, в одной из них я увидел лейтенанта Свиженко — он был без сознания. За повозками шел рядовой Петр Петрович Лихин, ведя на поводу четырех лошадей. Вид у него был измученный, он еле-еле передвигал ноги. Лихин рассказал, что произошло под Ольховкой.

Как только появились танки, сержант Мокеев открыл огонь и поджег один танк. Успел сделать еще несколько выстрелов и подбил второй. Тут же вблизи орудия разорвался термитный снаряд, и Мокеев упал. К орудию подбежал лейтенант Свиженко, успел произвести несколько выстрелов и уничтожил еще два танка. Прямое попадание вражеского снаряда в нашу пушку погубило весь орудийный расчет и тяжело ранило Свиженко. Артиллеристы соседних орудий тоже подбили несколько танков, остальные повернули в лес. Немцы отступили и залегли. В тот день под Ольховкой было уничтожено 11 вражеских танков, на поле боя остались сотни убитых немцев. Много полегло и наших бойцов. Мы вынесли убитых батарейцев и привезли их на огневую позицию. На погибших было страшно смотреть: их тела были в сплошных ожогах от термитных снарядов. Мы похоронили славных героев на берегу р. Рапля. Спустя несколько дней стало известно, что на основании моего политдонесения командование полка представило весь орудийный расчет к правительственным наградам посмертно, а Петра Тимофеевича Свиженко — к званию Героя Советского Союза. Представили к награждению и меня. Эти награды не суждено было получить: лейтенант Свиженко умер в медсанбате, а наградные дела, видно, не дошли по назначению…

С каждым днем усиливались артиллерийские обстрелы и налеты авиации. В батарее кончились снаряды — осталось несколько штук бронебойных. Связи не было, мы были в полном неведении об обстановке.

Позже однополчане рассказали, что к концу дня 13 июня немцы захватили Ольховку. Наши отошли к опушке леса. Связи с артиллерийскими позициями не было, результаты наблюдений передавались на КП полка посыльными. В большинстве артподразделений кончились снаряды.

23 июля разведчика Демьяненко и еще четверых бойцов вызвал к себе комполка и направил их в штаб дивизии. Полковник Ларичев вручил им пакет для одного из стрелковых полков. Недалеко от штаба группа Демьяненко встретилась с немецкой разведкой. Одного немца убили, остальные ушли. Пакет Демьяненко передал по назначению, но, когда вернулся на КП дивизии, там никого не оказалось: 24-го штаб двинулся к узкоколейке. У Демьяненко пошла горлом кровь, он попал в ближайший госпиталь, с которым в этот день и вышел из окружения. Штабы 60-го артполка и 92-й сд во главе с их командирами, по-видимому, погибли. В лесу постоянно раздавалась ружейная стрельба.

Ночью 24 июня я получил приказ сняться с огневой позиции и двигаться к Мясному Бору. К тому времени в батарее оставалось два орудия, шесть человек расчета, трое ездовых и два связиста. На рассвете 25-го мы вытащили пушки, впрягли оставшихся лошадей и двинулись по указанному маршруту. Дорога была запружена техникой, обозами, людьми. Кое-как втиснулись в колонну. Нас встретил военком Пугачев и передал приказ: уничтожить пушки и выходить самостоятельно. Пушки мы подорвали и пошли дальше.

Дорогу бомбили и обстреливали из пулеметов фашистские самолеты. Люди разбегались во все стороны. В этой сутолоке растерялись наши батарейцы, разбежались лошади. Было видно, что никакого управления отходом войск нет, люди предоставлены самим себе.

Не могу обойти молчанием один невероятный случай. На обочине дороги я увидел кучу обуви и прочего обмундирования. Тут же стоял интендант. Я попросил его заменить мои совсем порвавшиеся сапоги. «Не могу, нужен документ». — «Какой еще документ, разве вы не видите, что творится?» — «Это к делу не подошьешь. Я материально ответственное лицо, Вам понятно?» — отчеканил интендант. — «Перед кем вы собираетесь отчитываться, перед немцами, что ли?» — «Я поступаю, как положено!»

Что стало с этим добром — не знаю. Если не сожгли, то все досталось врагу без всякого документа.

Колонна по дороге почти не двигалась, потом и вовсе остановилась. На обочинах всюду были люди, машины, фургоны, груженые телеги без лошадей, пушки и даже танки. У дороги, на мху, отчужденно сидел болезненного вида генерал небольшого роста. Он сжал ладонями виски и уперся в колени. Я постеснялся подойти и спросить, кто он и что с ним. Теперь об этом очень жалею.

Чем ближе к «коридору» — тем больше скопление армейского имущества и боевой техники. В одном месте, в лесу, стояло много больших палаток: то были медсанбаты и госпитали, подготовленные к эвакуации. Вдруг началась бомбежка. Низко летали самолеты, сбрасывали сотни бомб. Взрывы, дым, крики… Прямые попадания были и в палатки раненых. Бомбежка прекратилась лишь с наступлением темноты, и люди ринулись к «коридору».

Пробираясь по «коридору» ползком от воронки к воронке, по трупам немцев и наших, под сильным пулеметным огнем, я уперся в тупик. Дальше хода не было. Тогда я не знал, что «коридор» был наглухо перекрыт еще утром. Повернул обратно, пока не выполз из-под пулеметного обстрела. Огляделся — вдалеке цепь людей с автоматами на груди. Немцы! Я залег, зарылся в мох. Немцы прошли стороной. Я поднялся и пошел в противоположную сторону. Вскоре увидел группу наших. В центре стоял полковник с картой в руках и разговаривал с офицерами. Тут же было несколько бойцов с автоматами. Я подошел и попросил полковника включить меня в группу. Он отказал.

Ко мне подошел политрук, назвавшийся парторгом одного из стрелковых полков (кажется, Кузнецов из 22-го сп). Потом подошли два сержанта и два бойца, один с автоматом. Что делать? У меня в полевой сумке была карта, а компаса не оказалось — он, очевидно, оторвался от сумки, когда я ползал по «коридору». В детстве, на Урале, я часто ходил с отцом на охоту и ориентироваться в лесу умел. Договорились о главном: в плен не сдаваться, случится вести бой — только до последнего патрона, а в критический момент — последнюю пулю себе.

Наметив первоначальный маршрут через болото, двинулись в тыл. В лесу встретили ветврача, теперь нас стало семеро. Мы пробродили по лесам и болотам целую неделю. Ели хвою, заячью капусту. В одном месте попалась прошлогодняя клюква — на ней отвели душу. Хорошо хоть были спички и два котелка, в которых иногда кипятили воду.

Однажды на кромке леса у болота увидели полуразложившиеся трупы наших бойцов в полушубках. Один лежал вниз лицом, с вещевым мешком на спине. В нем оказались сухари, банка кукурузных консервов, махорка, сахар и спички. Мешок оказался крупинкой продления нашей жизни: сварили котелок каши, вскипятили чай, вдоволь накурились и пошли дальше.