Ирвинг Стоун - Происхождение

– Выходит, геолог, как твой профессор Седжвик, не натуралист? Ведь горные хребты – мертвые, не так ли?

– ..Да… они не то же самое, что деревья, рыбы, пресмыкающиеся или жуки. Но, с другой стороны, горные хребты меняются под влиянием естественных сил, например ветра, дождя, наводнения, извержения вулкана… В общем, я смогу лучше ответить на этот вопрос, когда вернусь из плавания.

Он встал, глаза его блестели, голос дрожал.

– Да я уже в девять лет, как только стал ходить в школу преподобного мистера Кэйса, ничего на свете так не любил, как естествознание. Помните, я сам придумывал имена для растений и собирал все, что попадалось под руку: ракушки, монеты, минералы…

– ..И еще каких-то скользких гадов, которых ты почему-то принес ко мне в комнату, – добавила Кэтти с язвительным смешком.

– Страсть к собирательству была сильнее меня. Наверняка она врожденная: ни у одной из вас, ни у Раса нет ничего подобного.

– Мы просто думали, что одного ненормального на семью больше чем достаточно, – парировала Сюзан.

– Безусловно! А два года в Эдинбурге? Признаю, в хирургии я там явно не преуспел и в теории тоже. Лучшие мои часы – те, что я провел вне стен университета. Впрочем, профессоров мало интересовало, чем я занимаюсь после лекций. Я познакомился со множеством людей – и молодых, и старых. Нас всех объединяли общие интересы. Музей естественной истории находился в западном секторе, всего в нескольких минутах ходьбы… Ах, что это был за музей! Основал его профессор Роберт Джеймсон. А какую коллекцию птиц он собрал, какую научную работу там проводили!

Нервы его были напряжены до предела и, протискиваясь во время хождения между белыми плетеными стульями, он движением пытался как-то унять неразбериху обуревавших его чувств.

Музей естественной истории в Эдинбурге! Во главе его стояли два молодых, но уже опытных натуралиста – в свои тридцать три доктор Роберт Эдмунд Грант считался непререкаемым авторитетом в сравнительной анатомии и зоологии; Вильям Макджилливрей был моложе на два года.

– Этот музей и был моим университетом, – с жаром продолжал Чарлз. – А его руководители уверовали и в мой неподдельный восторг, и в мою способность изучать то, что мне действительно нравится. Оба сделались моими друзьями и учителями. Они позволяли мне вместе с ними заниматься составлением каталога и анатомированием, и это стало моей школой. Доктор Грант часто брал меня с собой собирать живые организмы, которые оставались на берегу после прилива. Однажды на черных скалах Лейта мы нашли рыбу-пинегора.

– Как она очутилась на берегу? – спросил я его.

– Должно быть, на скалы она приплыла, чтобы метать икру, и осталась там, когда схлынула приливная волна.

– Наверно, это все-таки необычно? – сказал я. – Если пинегор всякий раз при выведении потомства встречает такие трудности, как же он не вымер?

Грант посмотрел на меня с явным одобрением.

– Давайте-ка вскроем рыбу и посмотрим. Но сначала занесите все ее размеры в нашу тетрадь.

Чарлз также записал тогда, что у пинегора чрезвычайно маленькие глаза. Грант вскрыл рыбу ножом, и они обнаружили, что в ее яичнике находилось большое скопление икринок розового цвета. Чарлз записал, что "икра выглядит нормальной и в ней не заметно глистов".

С Макджилливреем они совершали длительные прогулки и частенько заглядывали на рыбачьи шхуны в Ньюхей-вене. Иногда рыбаки даже разрешали Чарлзу вместе с ними выходить на ловлю устриц. Чего только не попадалось в сеть! И все это он собирал и отмечал в своей записной книжке.

Почти ежедневно находил он что-нибудь ненужное рыбакам: маленького зеленого эолида, моллюска с продолговатым скользким тельцем; Purpuralapillus, вид морской улитки, – Дарвин зарисовывал их, чтобы показать, как они выглядят, когда их извлекают из раковины.

Его приглашали на заседания Вернеровского естественнонаучного общества, где ему довелось слышать доклады Джона Джеймса Одюбона о своих открытиях в мире птиц. Он познакомился со студентами и преподавателями из Плиниевского общества, которые собирались вечером по вторникам и заслушивали сообщения о новых открытиях в сфере естественных наук. Он сам дважды выступал перед аудиторией в двадцать пять человек: первый раз с изложением своего открытия способности к независимым движениям у яичек или личинок мшанки Flustra, морского беспозвоночного, с виду напоминавшего мох; а второй – чтобы доказать, что маленькие шарообразные тела, которые, как тогда полагали, являются ранней стадией Fucus loreus, коричневой морской водоросли, на самом деле были оболочками яиц червеобразной пиявки Pontobdella muri-cata.

Естествоиспытатели были о нем столь высокого мнения, что его даже избрали членом правления. На второй год, когда Эразм перебрался в Кембридж, Чарлз по-прежнему оставался жить в их комнатах на Лотиан-стрит, меньше чем в двухстах метрах от университета, и завел себе новых друзей среди ботаников и биологов. Он учился набивать чучела, беря платные уроки, и в то же время занимался копированием сотен видов птиц из "Орнитологии" Брис-сона.

– Потом Кембридж, профессор Генсло и, по крайней мере, сотня вылазок в окрестные болота, где мы с упоением собирали наши коллекции. – Голос его звучал так серьезно, что казался суровым. – Боюсь, что так и не смог убедить вас, а ведь мне предстоит убедить отца…

В этот момент хлопнула входная дверь. Каролина вскочила с места:

– Пойду посмотрю, какое у отца настроение. Если он устал – а это с ним теперь случается довольно часто, – лучше отложить и письма и твое красноречие до утра. Когда он вернется с прогулки, то будет больше расположен выслушать то, что, признайся, должно его поразить, мой дорогой Чарлз.

Доктор Дарвин отправился спать сразу же после десерта. Чарлз сидел у себя в комнате, пытаясь заняться чтением. Но строчки расплывались у него перед глазами.

Он пошел на конюшню, позвал собак и отправился на прогулку по темной и пустынной в этот час Северо-Уэльской дороге. Только после часа ходьбы он почувствовал усталость: еще бы, ведь за день он проделал немалый путь. Домой он вернулся без сил. Но заснуть все равно не мог. Он ворочался с боку на бок до тех пор, пока легкое летнее одеяло не перекрутилось жгутом, и, встав, ополоснул лицо холодной водой. Перед его покрасневшими от бессонницы глазами проходила череда тропических и экзотических земель: некоторые из них он увидел на картинках детской книги "Чудеса света", о других узнал из книг о путешествиях, которые он прочитал, – Гумбольдта, капитана Кука, адмирала Бичи ("Описание путешествия по Тихому океану и Берингову проливу") и Уильяма Дж. Бэрчел-ла ("Путешествие по внутренним районам Южной Америки").