Курт Рисс - Кровавый романтик нацизма. Доктор Геббельс. 1939–1945

Рассказывали и другой анекдот. В Берлине проходит парад в честь победы. Рузвельт, Сталин и Черчилль стоят на высокой трибуне, а перед ними проходят победоносные войска. Неожиданно в полу открывается люк, оттуда высовывается Геббельс и говорит: «Все равно войну выиграли мы».

Вот еще. Гитлер, Геринг и Геббельс стоят у окна рейхсканцелярии и смотрят, как в Берлин торжественным маршем входят войска союзников. Геббельс радостно говорит: «Теперь от возмездия им не уйти!» Остальные смотрят на него как на сумасшедшего, а Геббельс объясняет: «А где же они теперь будут жить?»

Но люди не ограничивались одними анекдотами, министерство пропаганды просило их присылать свои отклики на тотальную мобилизацию. Письма шли потоком. Вот один из характерных образцов: «Мы хотели бы, чтобы вы нам кое-что объяснили, а то мы многого не понимаем. Когда союзники захватили Сицилию, вы говорили, что виной всему предатель Бадольо. Кто же теперь виноват, что они высадились во Франции? Где ваш неприступный Атлантический вал? Где минные заграждения? Где пушки, самолеты, крейсеры и другое вооружение для нашей обороны, которое вы взахлеб расхваливали в газетах и выпусках военной хроники? Будь наша оборона хоть вполовину такой мощной, как вы болтали, неужели союзникам удалось бы высадить десант и закрепиться в Европе? Что скажете, господин министр национального оболванивания? А теперь, вместо того чтобы избавить нас от бойни, пока мы все не оказались на том свете, вы еще что– то бубните о победе. Чего доброго, с вас достанет пойти к последнему живому немцу, у которого осталось добра штаны на теле и развалины от дома, и попросить его сделать еще больший вклад в дело победы. Будьте вы прокляты, болтун и лжец, карлик с манией величия».

Авторы других писем выражались короче и энергичнее: «Вы все мерзавцы, вам место на фронте! И ты, косолапый, тоже катись с ними! На виселицу вас всех, чтоб вас черти взяли!» Фольксштурмовцы угрожали ворваться в бомбоубежище Геббельса и с пользой для народа применить выданное им оружие. Дважды в неделю Геббельсу готовили отчет с выдержками из подобных писем. Читая его, он сохранял внешнее спокойствие; если брань людей и бесила его, то он, конечно, предпочитал не выказывать своих чувств. Однако охрана у входа в министерство и в коридоре, ведущем к канцелярии Геббельса, была усилена.

Вражеские войска подошли к Ахену. Жители упорно сопротивлялись, но все-таки были вынуждены сдать город. Геббельс попытался воспламенить всю нацию примером Ахена. В то же время он категорически запретил прессе называть Ахен «германским Сталинградом». Во-первых, одно только слово «Сталинград» вызывало у немцев ужас, а во-вторых, сравнение хромало: Сталинград так и не достался врагу.

Во всяком случае, Ахену судьбой было предназначено стать сигналом для перехода к тактике выжженной земли – так гласил приказ, полученный Геббельсом. Всякий клочок земли, которому угрожала опасность попасть в руки неприятеля, надлежало очистить от всего мало-мальски ценного. Но германские промышленники, когда-то помогавшие Гитлеру захватить власть, отнюдь не пришли в восторг, когда им предложили принести в жертву их фабрики, заводы и угольные шахты. Они засыпали Геббельса отчаянными письмами с возражениями и мольбами остановить бессмысленное разрушение. Было совершенно очевидно, что они намеревались по-прежнему жить и по-прежнему процветать даже после разгрома нацизма. Рабочие также отказывались взрывать заводы и затоплять шахты. Гауляйтеры, на которых Геббельс возложил ответственность за осуществление тактики выжженной земли, часто возвращались ни с чем и докладывали о неповиновении. Впервые дала себя знать оголенность тыла: обуздать непокорных не было сил.

Оставалось только снова прибегнуть к убеждению. С этой целью Геббельс неоднократно выезжал на линию фронта, которая уже находилась в опасной близости к Германии. Он беседовал с офицерами и солдатами, с пропагандистами и рабочими. Когда было возможно, он предпочитал поезд и только в крайних случаях садился в самолет или в автомобиль. В отличие от Геринга или Гиммлера он не требовал себе особый состав, а довольствовался отдельным вагоном. Вагон состоял из гостиной немногим меньше десяти метров в длину, обрудованной столом, креслами, аппаратурой звукозаписи и радиоприемником, рядом располагалась несколько меньшая спальня министра и ванная комната, крошечная спальня доктора Наумана и несколько купе для сопровождавших его сотрудников. Во время поездок в свободное время Геббельс диктовал записи для своего дневника, и даже его опытному стенографисту приходилось нелегко, когда вагон качало на скорости сто километров в час. Иногда он набрасывал план речи, которую намеревался произнести на следующий день, или вместе с остальными разгадывал шарады. При этом он радовался как ребенок, когда первым находил все ответы и обыгрывал своих спутников.

После таких поездок по стране с ним нередко случались приступы мизантропии. Все больше времени он проводил в Ланке, где уединялся в небольшом коттедже, спрятанном в глубине леса. Здесь, в полной тишине, он погружался в чтение и в размышления. Он отказывался покидать свое убежище, даже когда наступало время обеда: он говорил, что ему стало невыносимо общество людей, которые напоминают ему о войне. Порой он появлялся в министерстве только через три-четыре дня после возвращения из очередного путешествия.

Он чувствовал себя больным, и его терзал страх, что он болен раком. Доктора обследовали его, но не обнаружили никаких признаков страшной болезни. Его недомогание единственно заключалось в язве желудка, что, в свою очередь, врачи объясняли нервным состоянием министра. Другие медики сказали Геббельсу, что его повышенная раздражительность вызвана чрезмерным курением. Он решил бросить курить и перешел на драже, которое обычно рекомендуют сосать при простудных заболеваниях горла. Через два-три дня пилюли надоели ему. Кстати, пока он воздерживался от табака, ему невозможно было угодить, он вспыхивал по пустякам и выходил из себя, так что его сотрудники вздохнули с облегчением, когда он вернулся к своей дурной привычке не выпускать сигарету изо рта.

Нетрудно догадаться, какого рода мысли одолевали Геббельса, когда он уединялся в Ланке. В свое время он присоединился к нацистскому движению, и оно принесло ему славу и благополучие. Но ему не хватило дальновидности предугадать, к каким последствиям приведет такая жесткая форма правления – к мятежам, противостоянию и даже к войне. Где-то в прошлом крылась ошибка в расчетах, в какой-то определенный момент Гитлер зашел слишком далеко, а теперь уже было невозможно вернуться и все исправить. Один промах повлек за собой другой, а вслед за ними потянулся целый ряд ошибок, пока положение не стало непоправимым. Как ученик чародея, Геббельс не смог справиться с духами, которых Гитлер (и сам Геббельс тоже) вызвал в наш мир. Знай он десять лет тому назад, какая судьба постигнет Германию в 1944 году и что все страны объединятся в борьбе против нее, он оставил бы нацистское движение. Но он никому не мог признаться в своих сокровенных мыслях и опасениях. К тому же долг повелевал ему пресекать подобную ересь в других. В этом плане весьма показателен случай с группенфюрером СС Мюллером, произошедший в начале 1945 года. Мюллеру поручили выяснить обстановку на западном фронте, и тот подготовил отчет, в котором положение представлялось практически безнадежным. Геббельс охарактеризовал отчет как «пораженческий». «Мюллер уже не тот, каким был раньше. Не сомневаюсь, что офицеры вермахта вряд ли согласятся с ним», – добавил он. Позже, когда Мюллер явился к Геббельсу, чтобы доложить результаты более тщательного анализа, Геббельс нарочито делал вид, что не замечает его, занимался другими делами и даже оборвал группенфюрера, когда тот все же попытался изложить свое мнение.