Курт Рисс - Кровавый романтик нацизма. Доктор Геббельс. 1939–1945

Впервые после неудачного романа с Анкой Гельгорн он почувствовал себя любимым. С ее состоянием и положением она могла бы найти себе лучшую партию, чем Геббельс, у которого не было ни гроша за душой. Но Магда не искала выгоды в любви к нему. Когда он, наконец, сделал ей предложение, прозвучало оно несколько странно. Он сказал, что любит ее и будет счастлив жениться на ней, что хочет, чтобы она стала матерью его детей и «властительницей его жизни», но он, со своей стороны, не может ей поклясться в вечной верности. Смогла ли она понять и оценить его откровенность?

Магда сама не знала, хорошо ли она его поняла и можно ли принимать всерьез его последние слова. Но в ту минуту для нее ничто не имело значения, ничто, кроме Геббельса, кроме ее мужчины.

Мать ужаснулась, узнав о ее решении. Выйдя замуж за Геббельса, ее дочь теряла ежемесячное содержание. Геббельс получал всего девятьсот марок в месяц (четыреста как гауляйтер, и пятьсот как депутат рейхстага). Но только аренда квартиры, где жила Магда, будет стоить пятьсот. Когда ей не удалось отговорить дочь, на помощь был призван герр Ричель. Тот сказал жестко и прямо: по его мнению, Геббельс был и останется никчемным горластым агитатором, он не пара его дочери.

Магда указала отцу на дверь и велела больше никогда не появляться. Даже в более поздние годы, когда он просил разрешения посмотреть на внуков, она оставалась глуха к его мольбам. Матери она объяснила: «Я знаю, что делаю. Если нацисты придут к власти, я буду обеспечена всем. А если придут коммунисты, я и так все потеряю».

В конце 1931 года они поженились. Бракосочетание состоялось в мекленбургском поместье Гюнтера Квандта. Шафером был сам Гитлер. Мать Геббельса просила его венчаться в католическом храме, но к этому имелись препятствия, поскольку Магда была разведенной женщиной. Геббельс обратился за разрешением к епископу Берлина, но бесцеремонный тон его письма практически испортил все дело. Не получив ответа через три дня, Геббельс сообщил епископу, что обойдется и без его благословения. Впрочем, он обходился без него всю жизнь.

До конца 1931 года не произошло ничего, что помогло бы нацистам извлечь из победы на выборах практическую выгоду. Геббельс задавался вопросом, сколько им еще осталось ждать. У партии опять начались финансовые трудности. Но теперь речь шла не о нескольких тысячах марок. Громадная пропагандистская машина Геббельса пожирала сотни тысяч, а штурмовые отряды – миллионы марок. До сих пор Геббельс не беспокоился, так как их известность ширилась, и дело того стоило. Но теперь ему стало тревожно. «Берлинская полиция приостанавливала выпуск газеты более десяти раз за неполный год. Иными словами, газета на грани банкротства, а пером невозможно защитить себя от произвола и беззакония».

И тут Геббельса посетила мысль, которая показалась ему прекрасным выходом. По конституции президент рейха избирался каждые восемь лет, и срок Гинденбурга подходил к концу. Канцлер Брюнинг надеялся, что Гинденбурга переизберут подавляющим числом голосов. Гитлер и большинство его соратников не верили в успех. Зато, вступив в коалицию с престарелым президентом, они могли надеяться на некоторые взаимные уступки. Дело уже было почти решено, когда вмешался Геббельс. Он доказывал, что нацистам нельзя упустить случай и показать свою растущую мощь. Практически в одиночку он убеждал Гитлера пойти против Гинденбурга. Точно так же, в одиночку, он убеждал мюнхенцев в том, что победа над дряхлым фельдмаршалом вполне достижима.

Несколько недель Гитлер колебался, но к 19 февраля он созрел.

Гитлер позволил Геббельсу объявить о решении на очередном массовом митинге в «Шпортпаласте» 22 февраля. «В течение часа я подготавливал аудиторию. Затем я провозгласил, что фюрер будет баллотироваться в президенты. Толпа пришла в восторг, и следующие десять минут превратились в непрерывное чествование фюрера. Все вскочили с мест и кричали от ликования. Казалось, что рухнет крыша».

На другой день Геббельс опять бранил газетчиков. «Они утверждают, что я сам выдвинул кандидатуру фюрера или даже заставил его стать претендентом! Они ничего не знают!» На самом деле газетчики были далеко не невеждами. Геббельс в одиночку вовлек Гитлера в избирательную кампанию, и Гитлер это понимал. Так что у Геббельса были все основания тревожиться о последствиях, если дела фюрера примут дурной оборот.

Геббельс засучил рукава и взялся за дело. Если прочесть его книгу «От «Кайзерхофа» до рейхсканцелярии», то может сложиться мнение, что он поставил себе целью не добиться избрания Гитлера, а продемонстрировать всем мощь своей машины. «У меня возникло желание сделать из кампании того года шедевр пропагандистского искусства, – писал он. – Мы творили чудеса нашими плакатами, наша агитация работала безукоризненно. Вся страна сидела и слушала».

Плакатам уделялось особое внимание. «Я в подробностях объяснил фюреру наш пропагандистский план. Надо было выиграть предвыборную борьбу большей частью за счет плакатов и речей. Наши финансовые ресурсы были ограниченными…» Когда он готовил плакаты, его терзали головные боли. Он рассказывал американскому журналисту Эдгару Анзелю Моуреру, что иной раз с трудом мог подыскать пару слов для текста на хороший плакат.

Из четырех кандидатов в президенты как лидер коммунистов, так и ставленник крайне правых участвовали в гонке ради участия. С самого начала разгорелась борьба между Гитлером и Гинденбургом. По конституции требовалась победа абсолютным большинством, в противном случае назначались перевыборы.

Как часто бывало и прежде, Геббельс возлагал надежды на публичные выступления. В последние две недели предвыборной кампании он выступал по три раза за вечер в разных местах. Главным его соперником был канцлер Брюнинг, впадавший в религиозный экстаз при имени Гинденбурга. «Только раз в сто лет Господь посылает нации такого человека, как Гинденбург», – вещал он, прекрасно сознавая, что Гинденбург – выживший из ума старик.

Вот как Геббельс вспоминает день выборов 13 марта: «Все верили в нашу победу, один я был настроен скептически». Он покривил душой: будь он скептичен, то не позвал бы к себе стольких гостей, чтобы отметить победу. Но к десяти часам сомнений уже не осталось. «Мы потерпели поражение. Ужасная перспектива! Наша ошибка заключалась не в том, что мы неверно оценивали свои шансы, а в том, что мы недооценили шансы противника. До абсолютного большинства им не хватило всего сотни тысяч голосов. С сентября 1930 года мы увеличили число своих сторонников на восемьдесят шесть процентов – и что толку? Члены партии пали духом…»