Курт Рисс - Кровавый романтик нацизма. Доктор Геббельс. 1939–1945

Геббельс не мог смотреть на положение дел так просто. Он должен был проявить инициативу, как сделал это в дни, предшествовавшие катастрофе под Сталинградом. Ежедневно ему приходилось объяснять, успокаивать и ободрять людей. Обстановка настолько ухудшилась, что временно возбуждающих средств уже не хватало.

Главным аргументом его пропаганды оставалась угроза большевизма – угроза не только Германии, но и всему миру. «В настоящий момент западная цивилизация вступила в одну из самых критических стадий в своей истории», – написал он в статье под названием «Европейский кризис», явно предназначенной для американского и британского читателя, которая вышла в тот день, когда, к большому сожалению Геббельса, были прерваны переговоры нацистов со Сталиным. Большевизм, предостерегал Геббельс, однажды проникнув в Европу, станет подобен заразной болезни, и не стоит тешить себя надеждой, что красные со временем усвоят европейские нормы. «Если совершенно здоровый человек окажется в одной постели с больным тифом, он не передаст больному свое здоровье, а вот тифозный больной непременно заразит его». Этот образный довод повторялся во всевозможных вариациях на протяжении последующих нескольких недель, пока Геббельс не сделал неожиданное открытие, которое давало ему возможность развернуть уникальную пропагандистскую кампанию, что он и сделал с беспримерным размахом.

13 апреля 1943 года в 21.14 Берлинское радио сделало следующее сообщение:

«Из Смоленска пришло известие, что местные жители показали германским властям одно из тех мест, где большевики руками ГПУ учинили расправу над пленными польскими офицерами – всего в то время было казнено десять тысяч человек. Представители германских властей обнаружили ров двадцати восьми метров в длину и шестнадцати метров в ширину, в котором на двенадцатиметровой глубине покоились тела трех тысяч поляков. Они лежали в полной военной форме, некоторые со скованными руками, и все они были убиты пистолетными выстрелами в затылок. Идентификация оказалась нетрудной, так как благодаря особенностям почвы тела мумифицировались, а также потому, что большевики даже не дали себе труда забрать у казненных их личные документы. Уже точно установлено, что среди убитых находится и тело генерала Сморавиньского из Люблина. Все офицеры содержались в плену в Козельске недалеко от Орла, откуда в феврале и марте 1940 года их перевезли в Смоленск в вагонах для скота, а затем на грузовиках доставили в Козгоры, где они и были казнены. Поиск и раскопки остальных рвов продолжаются. Число расстрелянных офицеров оценивается в десять тысяч, что в целом соответствует общей численности польских офицеров, захваченных в плен большевиками».

Это сообщение, поразившее весь мир подобно взрыву бомбы, предварялось бешеной активностью пропаганды Геббельса. Вскоре после страшной находки в лесу под Катынью Геббельс направил туда медиков и химиков для проведения экспертизы, а также представителей Болгарии, Румынии, Хорватии, Италии, Венгрии и некоторых других стран, которые наряду с экспертами из нейтральных государств были приглашены участвовать в расследовании. Останки казненных были тщательно описаны и сфотографированы, на основе этих материалов германское министерство иностранных дел предполагало выпустить Белую книгу. Удалось получить некоторые улики, как, например, дневники и письма, найденные у погибших, которые доказывали, что поляки были расстреляны летом и осенью 1940 года. Смоленск попал в руки немцев только в июле 1941 года. Крестьяне вспоминали, что в то время по ночам слышалась частая ружейная стрельба.

На пресс-конференции Геббельс прочитал немецким журналистам и радиокорреспондентам пространную лекцию, объясняя, каким образом эту историю следовало преподносить народу Германии. «Когда глава находящегося в Лондоне польского правительства в изгнании генерал Сикорский спросил Сталина о судьбе двенадцати тысяч польских офицеров, тот ответил: «Они живут жизнью мирных граждан в Советском Союзе». Почему? Почему Сталин не сказал сразу: «Нам пришлось оставить их при отступлении, и мы не знаем, где они»? Теперь же, когда мы поведали миру об ужасном избиении Советами военнопленных, Кремль вдруг утверждает, что расстрел двенадцати тысяч польских офицеров – дело наших рук!»

Геббельс подчеркивал исключительную важность выпуска документального фильма о злодеяниях большевиков. «Представители иностранной прессы должны быть сняты у края разрытых братских могих, пусть они зажимают нос платками или курят сигареты, чтобы зритель понял, насколько тяжело им выносить зловоние от разлагающихся трупов». Наконец, он устроил грандиозное представление из торжественного захоронения останков польских офицеров. В Катынь прибыли ксендзы, и в присутствии немецких и иностранных корреспондентов и кинооператоров жертвы обрели вечный покой. Геббельс не мог упустить возможность оказаться в центре внимания и показать миру, какое страшное будущее ожидает всех, если победителями в войне окажутся большевики.

Вся пропагандистская акция была проведена мастерски и все же по каким-то причинам не принесла ожидаемых плодов. Несколько немецких газет, сохранивших видимость независимости, весьма вяло раздували историю и подавали ее просто как очередную новость в ряду других новостей. Геббельс разъярился. Он заявил, что редакторы понятия не имеют о том, как делается газета, и не могут даже извлечь пользу из такого удобного случая. По его словам, следовало повторять все ужасающие подробности так часто, чтобы при одном упоминании местечка Катынь у людей волосы вставали дыбом.

По-видимому, Геббельс не желал признаваться самому себе в настоящих причинах неудачи. С того дня, когда пошла на дно «Атения», министерство пропаганды так часто трубило о жестокости и коварстве врага, что те, кому было известно, как делаются новости, принимали сообщение из Катыни за очередную утку. И это вполне объяснимо, хотя все доказательства, собранные поляками, и дополнительные сведения, обнаруженные союзниками в конце войны, говорили об обратном. Однако суть дела в другом: важнейшие люди и в Вашингтоне, и в Лондоне поверили в правдивость катынской истории и никогда не подвергали сомнению тот факт, что именно русские устроили там бойню, но широкая читательская публика ни в самой Германии, ни за ее пределами не приняла близко к сердцу все то, о чем громогласно вещал Геббельс, – не приняла именно из-за его чрезмерного усердия. Геббельс горестно сетовал, что дело Катыни «не внесло разлада в коалицию противников. Наоборот, в Лондоне и в Вашингтоне полякам достаточно ясно дали понять, что ничего не могут для них сделать… Британские и американские газеты перестали о них писать».