Махмуд Гареев - Моя последняя война. (Афганистан без советских войск)

Но постепенно дело с «нежеланием» президента выезжать в другие гарнизоны стало для меня проясняться. После одного из наших выездов на командный пункт ВВС и ПВО, где мы угодили под сильный обстрел реактивными снарядами, ко мне зашел представитель нашего КГБ генерал В. А. Ревин и выразил свое неудовольствие по поводу того, что мы без ведома органов безопасности пригласили президента на такую поездку. Оказалось, что глава афганского государства не всегда сам мог решить можно ему совершать ту или иную поездку или нет. Складывалось впечатление, что о таких выездах наши представители каждый раз докладывали в Москву, спрашивая разрешение на это. Несколько позднее от доверенных президенту лиц я узнал, что и по некоторым военным вопросам Наджибулла после беседы со мной согласовывал некоторые из них с представителями нашего КГБ. Вообще, Наджибулла, будучи близко связанным с КГБ, во многом был зависим от них. Они же руководили его охраной и материальным обеспечением его семьи. Наджибулла мог не найти времени для встречи с прибывшим в Кабул начальником главного штаба советских сухопутных войск, но вместе с тем по несколько суток общаться с десятистепенными лицами, прибывшими по линии КГБ.

Можно было понять особую ответственность представителей КГБ за безопасность, но ее, как и любое другое нужное дело, нельзя было превращать в самоцель. В интересах того, чтобы республика держалась, президенту следовало, когда надо, идти и на определенный риск, ибо главное — это интересы дела, обспечение эффективного руководства. Без этого и сама безопасность теряла смысл. Не случайно, когда рухнула Республика Афганистан, представители госбезопасности и не вспомнили об этой безопасности и сразу отвернулись от президента.

В любой отрасли деятельности самое гиблое дело — это когда около большого руководителя крутятся представители нескольких ведомств и каждое из них заботится лишь о своем участке работы. А в военное время все должно быть подчинено интересам фронта, целям выполнения военных задач, поскольку от этого зависит судьба государства. Если этого нет, если людям, отвечающим не за дело в целом, а за какой-то частный (пусть даже очень важный) участок работы принадлежит последнее слово в определении линии поведения главы государства, главнокомандующего вооруженными силами, то в его деятельности неизбежно образуются трудно поправимые изъяны.

С точки зрения приспособленности к нуждам военного управления из всех военных ведомств более или менее рациональную организацию имело министерство обороны. В его состав входил Генштаб со всеми необходимыми управлениями (оперативное, разведывательное, организационно-мобилизационное, связи и др.), командования родов войск ВВС и ПВО, артиллерии, инженерных войск, органы тыла, технического обеспечения и др. Но президент считал нужным в должностях начальника Генштаба, начальников оперативного и некоторых других управлений иметь своих представителей (парчамистов), которым министр обороны не доверял. Поэтому наиболее важные дела Танай стремился решать через особую группу доверенных лиц, что создавало постоянное напряжение внутри министерства обороны.

Что касается МГБ и МВД, то организационная структура этих ведомств была приспособлена для решения специфических задач, свойственных этим государственным структурам. В их составе не было специальных органов, обеспечивающих управление войсками, входящими в эти ведомства. Поэтому, если в армии и в управлении войсками было много серьезных изъянов, то в МГБ и МВД квалифицированного руководства подготовкой и ведением боевых действий вообще не было. В системе МГБ несколько лучше осуществлялось управление частями ГОН (гвардии особого назначения). Но постепенно и части гвардии оказались разбросанными по различным районам страны и командование гвардии не имело возможности повседневно управлять ими.

В рамках министерств обороны, внутренних дел и госбезопасности существовали еще главное политическое управление (в министерстве обороны) и политические управления в МГБ и МВД, призванные проводить в своих ведомствах политику правящей партии (НДПА) и заниматься идеологическим воспитанием личного состава. Если вообще в военно-административном плане афганская военная организация копировала советскую систему, слепо перенимая и положительное и негативное, то в области партийно-политической работы афганские политорганы и партийные организации НДПА каким-то образом ухитрились перенять практически все худшее, что было в советских политорганах, да еще добавить доведенный до самых уродливых проявлений формализм, догматизм, полную оторванность содержания и методов воспитательной работы от конкретной афганской действительности и задач, которые решали вооруженные силы.

Леонид Владимирович Шебаршин в своих воспоминаниях задается вопросом: «Как случилось, что две тысячи советников — полковников и генералов (имеется в виду период до вывода из Афганистана советских войск — М. Г.) не сумели создать в составе афганской армии ни одного полностью боеспособного и надежного подразделения? Как случилось, что тактика действий афганской армии основывается не на современных реалиях, а на безнадежно устаревшем опыте войны на российских просторах? Как случилось, что структура афганских вооруженных сил создана точно по нашему образцу и практика девятилетней войны не привела ни к каким изменениям в этой структуре?

Мы чему-то учили афганцев, сомнений нет. Но главным образом, мы распоряжались и командовали, «пристегивали» к своим операциям, навязывали свои решения, громко при этом крича о слабой боеспособности союзника и ища корень зла в политике…» [72] Шебаршин Л. В. Рука Москвы, М., Центр-100, 1992, с. 192. .

В том, что весь корень зла был в политике, сомневаться не приходится. Этот «политический корень» предопределил недостаточную эффективность действий и 40-й армии, и афганских вооруженных сил, и органов государственной безопасности. Что касается «недоверия к союзнику», особенно к афганской армии, то это недоверие больше подогревали именно наши органы госбезопасности. Обо всем это уже говорилось в предыдущих главах.

А насколько обоснованны приведенные выше выводы шефа советской разведки, одного из руководителей хорошо знавших Афганистан, с точки зрения военной? Доля справедливости в его замечаниях, безусловно, есть. Но все же не все здесь объективно. Слишком однозначные и прямолинейные суждения автора внешне хотя и выглядят правдоподобно, но не отражают всех сложностей того, что действительно происходило. Справедливости ради надо было бы сказать и о том, насколько эффективно действовали афганские органы государственной безопасности и их советники, многие спецподразделения, направленные в Афганистан по линии КГБ.