Игорь Куберский - Египет-69

Я прилетел туда в военное время, названное тогдашним президентом Насером «активизацией боевых действий», а потом историками — «войной на истощение», начавшейся спустя два года после поражения арабов в шестидневной войне 1967-го… По ту сторону Суэцкого канала, на Синае, хозяйничали израильтяне, время от времени над нами распарывали небо израильские «скайхоки» и «миражи», а то ухала вдалеке дальнобойная артиллерия, и вся наша советническая миссия в Египте жила военной жизнью, и когда я читал наши опаздывающие на неделю советские газеты, то ТАССовская информация о боевых действиях в зоне Суэцкого канала, скажем, в районе Исмаилии, чаще всего вызывала ироническую усмешку, — ведь я только вчера оттуда вернулся…

Израильтяне имели явное превосходство в воздухе, успешно бомбили наши, то есть египетские, ракетные и радиолокационные установки, а наши, то есть египетские, «миги», неохотно ввязывались в бой, так как почти всегда терпели поражение, наши устаревшие ракеты «земля-воздух» были малоэффективны, а зенитная артиллерия ПВО, сколько я ее ни видел в действии, ни разу ничего не сбила. Зато, говорили, что танки у нас «что надо», но проверить их боевые качества арабы смогли лишь в 1973-м году, когда у власти был Садат, и в Египте уже не осталось ни одного нашего военного советника. Садата у нас поначалу считали «другом Советского Союза», верным преемником Насера, потом же, когда новый лидер Египта стал гнуть проамерикансую линию, прошел слух, что пятидесятидвухлетний здоровяк и, что называется, красавец-мужчина, Гамаль Абдель Насер умер не без помощи своего лечащего врача. Тот втирал при массаже особую мазь, полученную от израильских спецслужб, которая постепенно приводит к параличу сердца. Эту версию я впервые услышал от генерала-лейтенанта Голубева, Героя Советского Союза, летчика, советника командующего войсками ПВО Египта и моего главного начальника, которая после подтвердилась… Насер умер в 1970-м, Анвара Садата убили в 1981-м, и оба эти имени почти ничего не говорят нынешнему молодому поколению. Редко вспоминают и знаменитую Асуанскую плотину, «памятник советско-египетской дружбы», а сама дружба каких бы то ни было народов воспринимается как советский идеологический анахронизм. И еще Афганистан, огромной тенью заслонивший ту неизвестную нашу (мою) войну… Новая, неведомая, ни на что прежнее не похожая жизнь… Так что же там все-таки было?

Короче, теперь всем стало понятно — наши ракеты бессильны против низколетящих целей. По высоколетящим они работают нормально, но какой дурак будет летать высоко, там, где тебя достанут не только ракеты, но и допотопные 85-милиметровые зенитные орудия с механизмами ПУАЗО, то бишь приборами управления артиллерийским зенитным орудием, умеющими считывать координаты самолета, его скорость, направление и ту точку, в которой он окажется через пару секунд, чтобы именно туда послать снаряд… Впрочем, это позавчерашний день… А израильтяне не дураки. Они появляются сразу и вдруг на высоте метров пятьдесят-сто, и пиши, пропало. Два месяца назад я уже был с одним из наших советников на приеме у начальника контрразведки египетской армии… Это был суровый замкнутый человек в суровом месте, и я чувствовал себя не в своей тарелке, будто под пристальным взором родного КГБ. Видимо, служба такого рода связанная с совершенно определенным набором действий и мыслей, объединяет людей, делает их похожими друг на друга, независимо от идеологии, религии, национальности и модели экономического развития. Так похожи музыканты, в каких бы составах и где бы они ни собирались. Так, видимо, сходны и разведчики вместе с контрразведчиками, и всякие там службы госбезопасности. Я мало встречался с этими ребятами, но впечатление — общее. Это люди без личности, люди, закрывшиеся не только от других, но и от самих себя, а потому беспринципные и жестокие. Таков был и это высокий египетский чин. Он слушал нас внимательно и вопреки общепринятому здесь правилу даже пальцем не шевельнул, чтобы произвести на нас хорошее впечатление. Он был мрачен, суров, и от нас ему нужны были только цифры и даты — ТТД, то есть тактико-технические данные, а также когда и сколько.

Речь идет о поставках ЗРК «Стрела-1» — то есть самоходного зенитно-ракетного комплекса с весом ракеты 30, 5 килограмм, поражающей цели на высотах от 300 метров до 3, 5 километров, и ПЗРК «Стрела-2», переносного комплекса, поражающего цели самонаводящейся управляемой ракетой на высотах от 50 до 1500 метров, при дальности действия до трех с лишним километров, при массе в боевом положении всего-то навсего 14, 5 кг, почему и можно стрелять хоть с плеча…Американские «стингеры» еще в разработке, а наша «Стрела-2» уже принята на вооружение…

На миг неподвижное лицо контрразведчика преображается — я не узнаю его, оно светится праведным огнем мести, и я буквально считываю то, что предстает перед его мысленным взором — горящие обломки сбитых «миражей», «скай-хоков» и «фантомов».

То, что на канал прибыло несколько расчетов наших специалистов, готовых поработать по израильской авиации, было сверхсекретом. Им и предстояло в кратчайшие сроки научить арабов пользоваться этими комплексами. Первые пуски превзошли все ожидания. За один только летний день десятью ПЗРК были сбиты шесть самолетов Израиля. Избегая огня зенитно-ракетных комплексов С-75 и С-125, израильская авиация использовала малые высоты и поплатилась. Арабы ликовали — израильтяне были в шоке. Но их разведка сделала свое дело, и вскоре причина потерь была раскрыта. Наверняка, среди высшего офицерского состава арабского генштаба у них были свои агенты, и самолеты израильских ВВС снова полезли в высоту, где было больше шансов избежать контакта с нашими ракетами. Забегая вперед, скажу, что «Стрелой-2» за год моего пребывания в Египте было уничтожено 17 боевых самолетов Израиля.

Прямо из Генштаба приезжает генерал-лейтенант Гавашелия, чтобы проверить, как арабы осваивают наше новейшее оружие. Мы с Ведениным должны сопровождать его на Суэцкий канал. Отправляемся в восемь утра. Для меня это рановато. Впрочем, для меня вообще придти вовремя на службу — проблема. Мне всегда не хватало и не хватает пяти минут — в школе, в университете… Это какое-то проклятие. Не то чтобы я был соней и копухой. Нет. Но мне всегда было трудно выйти заранее, с запасом. Я всегда старался выйти так, чтобы точь-в-точь. Но для этого действительность должна была идеально мне соответствовать, а она постоянно в последний миг подсовывала проблему — оторвавшуюся пуговицу, нечищеные туфли, дырку в носке, внезапный позыв мочевого пузыря или что хуже — кишечника, телефонный звонок или опоздавший автобус.