Андрей Грешнов - Дух, брат мой

Спустя 17 лет, мне доподлинно стало известно, что же случилось тогда на самом деле. В тот период душманы не захватывали в плен ни одного советника. Видимо за советников они приняли прапорщика и лейтенанта, которые как раз в то время исчезли вместе с двумя водителями «наливников». Этих горе-бойцов искали все — и царандой и ХАД. Выяснилось, что эти шурави решили подзаработать на продаже бензина и заехали в один из переулков недалеко от Черной площади. Там-то их душманы и повязали. Вместе с ними безвозвратно исчезли и машины с бензином.

По данным Гаффара, на пакистанской территории в районе Сорхаб находилась специальная тюрьма для советских военнопленных. Пленные ее взорвали, сами при этом погибнув. С тех пор захваченных в плен уже не гоняли в Пакистан, а пытались обменять или продать на месте. В районе Маладжат нападали на советские воинские подразделения. «Мы стреляли по ним из автоматов, — говорит Гаффар, — а они по нам из орудий. Захватили в плен несколько советских артиллеристов, обменивать не стали, а расстреляли. Шурави массово уничтожали мирное население. Это зверство творилось повсеместно».

Абдула Гаффара, который проходил военную подготовку под руководством арабского советника в лагере «Аль-джихад хоспаталь» на пакистанской территории, ждал расстрел.

Ашраф, возраст не известен. Проник на территорию Афганистана из Пакистана вместе с тремя офицерами «спешиал брэнч» пакистанской военной разведки CID. В составе группы советников — полковник Мохаммад Аслан и его заместитель Голь Мохаммад Астар. Занимался активной политической антигосударственной деятельностью, участвовал в разработках военных операций против правительственных войск. Его ждет этапирование в Кабул.

Хотя наш разговор с зэками длился более трех часов, до настоящего времени дошли лишь эти скупые записи. Больше, к сожалению, ничего не осталось.

Пока ждал Нура Хайдара, который уехал по своим делам, побродил по коридорам каземата, освещенного тусклыми желтыми лампами, после чего пришел в угнетенное состояние духа.

По дороге в отдел Хайдар рассказал забавную историю (насколько забавной могла быть история о гибели людей). Несколько дней назад, по его словам, Олюми, вознамерившись претворять в жизнь политику национального примирения не на словах, а на деле, решил провести в городе своего рода «субботник» по расчистке улиц от сожженной боевой техники. По мнению Олюми, останки подбитых советских боевых машин угнетающе действовали на мирное население (коего в Кандагаре не было). Особо впечатляющим хашар получился в районе Элеватора и в первом районе города, где поначалу посмотреть на праздник освобожденного труда пришли сотни горожан (читай душманов). Скелеты грузовиков, БМПшэк и танков свозили в огромные кучи. Играла национальная музыка, доморощенные артисты спели несколько древних пуштунских песен. На следующее утро, когда мероприятие должно было продолжиться, при скоплении населения гусеничные тракторы, растаскивавшие обгорелое железо, взлетели на воздух, убив своими траками нескольких человек. Ночью моджахеды не спали. В результате улицы загадили еще больше.

Воспользовавшись моментом, я попросил офицера отвести меня к Элеватору, на Нагаханский поворот. После долгих препирательств и стенаний по поводу того, что это необходимо для истории, Хайдар начал собирать группу прикрытия. Ничто не изменилось с 1983 года, когда я побывал в этом городе впервые. Район Элеватора, за которым с развилки в сторону кишлака Нагахан, в заросли густой «зеленки» уходила «хадовская тропа», оставался одним из самых опасных районов Кандагара. «Хадовской» тропу окрестили в 1983 году мушаверы за то, что туда, переодевшись крестьянами, с повозками, груженными взрывчаткой, иногда уходили спецгруппы ХАДа и минировали подступы к городу и мосту через реку. Духи занимались тем же самым. Невидимая глазу борьба продолжалась все эти годы с переменным успехом. Если бандитам удавалось разминировать заграждения, в том числе и своими ногами, надо было ждать беды. Они материализовались на Элеваторе из ниоткуда и ночью и днем. Если в «зеленке» их еще иногда долбили хадовцы, то на открытой местности — развилке дорог — встречали уже царандоевцы, которым приходилось ох как не сладко. С обеих сторон потери были колоссальные.

Повторять «подвиги» некоторых репортеров вовсе не хотелось. И так в рядах защитников народной власти был полный некомплект. Подергавшись там минут пять и удостоверившись, что взорванный трактор украшает собой кучу почерневшего от копоти железа, предпочли убраться восвояси.

На следующее утро полетели с исматовцами на двух «восьмерках»» в уезд Спинбулдак. Там, в самом конце «бетонки», обстреливал кишлак, располагавшийся за и между двумя пологими холмами, афганский артдивизион, состоявший из шести почти новых орудий. Сама разбитая «бетонка» и местность вокруг на расстоянии тридцати метров от дороги были заминированы. Мины лежали так густо, что некоторые из них было видно даже невооруженным глазом. Боеприпасы сюда доставляли на вертолетах, один из которых две недели назад борцы за свободу ислама развалили прямо в воздухе выпущенной ракетой. Эффект был потрясающий — почти весь личный состав с ранениями различной степени тяжести был отправлен в больницу Кандагара, а на его место прибыли новые бойцы. Подойти к орудиям от вертолетов можно было по специальной тропке, заботливо помеченной военными светлыми камешками. Командовал батареей совсем молоденький лейтенант в чистенькой форме. Наверное, только что из военного университета — Пахантуна. Кроме одинокой батареи смотреть здесь было нечего, пора было возвращаться на майдан, чтобы лететь в Кабул.

На аэродроме Олюми и Сардар быстренько погрузили нас в Ан-26 и отбыли восвояси. Однако улететь вовремя, было не суждено. «Рулежку» перегородил белый «Семург» с исматовцами. Жарились на солнце часов пять, пока не узнали, наконец, в чем дело. Рядом опустилась вертушка, из которой стали выгружать раненых бойцов Исмата Муслима. Летчики наотрез отказались брать на борт больше трех человек — в самолете кроме нас были навалены еще какие-то мешки. На пол между сиденьями мы уложили раненого парнишку лет восемнадцати, очень опрятно одетого. На белой рубахе под жилеткой в районе сердца расплылось кровавое пятно. У изголовья примостили двух сопровождающих с перевязанными наспех руками и головами. Нарвались на засаду в Аргандабе. Лежащий паренек еще мог говорить, все просил пить.

Взлетали, когда бордовое солнце уже собиралось уходить за горы. Часа через два уже в темноте я спинным мозгом почувствовал, что парнишка умер — по телу пробежал холодок.