Маргарита Былинкина - Всего один век. Хроника моей жизни

По окончании ВТУ Иван Былинкин некоторое время еще работал на заводах «Фарбверке». В 1918 году, уже при советской власти, результаты его успешных исследований были опубликованы в «Известиях Московского Научного института», и его пригласили на должность научного сотрудника химического отделения этого института.

Успехи молодого ижненера-химика были некоторым образом предопределены. Известный русский ученый, профессор А.Е. Чичибабин, читая лекции по химии в ВТУ, заприметил толкового студента и стал руководителем его первых самостоятельных работ. Сотрудничество ученика и учителя переросло в дружбу. Где бы после училища Иван Былинкин ни работал, он неизменно советовался с любимым мэтром по поводу своих догадок и находок. Недаром, переходя на работу в другое советское предприятие «Фармацентр», он напишет в своей служебной автобиографии: «Отзывы обо мне как об инженере и химике могут дать профессора Высшего Технического Училища А.Е. Чичибабин и М.П. Прокунин».

Сохранилась небольшая фотография Ивана Былинкина в студенческом мундире. Темные миндалевидные глаза на правильном лице с чуть раздвоенным, крупным, но четко очерченным носом. Мужскую физиономию, не в пример женской, большой нос, да еще в сочетании с большими глазами, отнюдь не портит.

Умный, но равнодушный, даже отстраненный взгляд устремлен прямо в фотообъектив. Гладкие темные волосы прилизаны набок. Интеллигентный, даже красивый, но не мужественный облик.

В 1919 году на города и веси России обрушилась Гражданская война. По губерниям растекался голод. Входившая в силу довоенная промышленность попала под колесо слепого разрушения. Фабрики Морозова в Орехово-Зуеве были реквизированы и практически остановились. В корпусах затих перестук ткацких станков, рассеялся горьковатый запах анилиновых красителей. Работники бежали туда, где был прокорм, а те, что остались, шумели вокруг ревкомов и стачкомов. Впрочем, рабочие еще пытались спасти рухнувшее производство. На общем фабричном собрании был выбран «красный директор». Этим «красным директором» стал человек, который сделал здешние фабрики отлаженным часовым механизмом, а рабочим устроил вполне приемлемую жизнь. Герасим Иванович Былинкин получил официальный директорский мандат.

Для Герасима Ивановича этот документ стал своего рода охранной грамотой, позволившей старику с домочадцами не оказаться на улице и сохранить для житья дачу на Лосином острове. Особняк по Большому Демидовскому переулку, 12, и домик на Садово-Кудринской улице были у буржуя-кровопивца экспроприированы. Однако ему недолго пришлось работать, как он говорил, «краснодеревщиком». Сырье на фабрики не поступало, рабочие жили впроголодь, хотя и привольно. Вскоре Герасим Иванович тихо скончался в своей комнатке на даче от разрыва сердца или, по-научному, от инфаркта миокарда.

Капитолина Нестеровна ушла в мир иной раньше мужа. Она давно отгородилась от людей и мало общалась с взрослыми детьми. Находила некоторое утешение в дочерях Таисии и Ольге, в книгах и, до поры до времени, в привычной обстановке московского дома.

Очутившись на даче в тиши Лосиного острова, Капитолина Нестеровна свела счеты с жизнью. Одной морозной зимней ночью она повесилась наверху, у себя в светелке.

Наступил 1924-й год. Фатальное десятилетие, родив Первую мировую, отгромыхало Гражданской войной и закончилось смертью Ленина.

В последних числах января Николай Былинкин шел вечером по центру Москвы. Стояли лютые крещенские морозы. Люди длинной чередой медленно и упорно тянулись по улицам, чтобы взглянуть на ставшего вдруг зримым вождя. По пути разжигались костры, вокруг которых судорожно дергались темные фигуры, хлопая себя замерзшими руками. «Ритуальные танцы идолопоклонников возле языческих огнищ», — подумалось Николаю.

Позже словно бы не мертвого, а заледеневшего в студеную ночь кумира не похоронят, а положат под стеклянный колпак, чтобы и впредь водить вокруг него хороводы.

За две недели до этого вселенского события, в ночь под старое Рождество, на даче Былинкиных собрались немногочисленные гости. Приехала и вернувшаяся из Крыма Наташа Потоловская с братом Левой и со своей подругой.

Наташа, младшая дочь погибшего в Ялте Александра Платоновича, превратилась в миловидную двадцатилетнюю девицу с шапкой кудрявых волос. Она охотно откликалась робкими смешками на вновь вспыхнувшее внимание Николая Былинкина. Он не только не забыл свою юную пассию, но, впервые увидев ее после пятилетней разлуки, понял, что влюблен не на шутку. В этот сочельник Николай Герасимович превзошел самого себя: блистал остроумием, преподносил Наташе поэтические экспромты, играл для нее на фортепиано свой любимый вальс из балета «Коппелия» и был преисполнен самых радужных надежд.

Николаю Былинкину не дано было знать, что Наталья Потоловская отвергнет его руку и сердце и выйдет замуж за Васеньку, за разумного и надежного, немного брюзгливого экономиста Василия Семеновича Прусова. А он, Николай Герасимович, так никогда и не женится и возненавидит весь женский род. В конечном счете за вспыхнувший уголовно наказуемый интерес к мужскому полу он будет в тридцатые годы выслан из Москвы, распрощается с успешной карьерой изобретателя и автомобилестроителя и умрет в полном одиночестве.

Старший брат, Александр Герасимович Былинкин, приехавший на этот праздник Рождества со своей второй женой, Александрой, был счастлив и оживлен, озорничал, как мальчишка, съезжая сверху вниз верхом по перилам деревянной лестницы, и сыпал язвительными анекдотами из новой жизни.

Ему не дано было знать, что в недалеком 1937 году за так называемый политический анекдот на него донесет в НКВД его сосед по коммуналке и всегдашний партнер по преферансу симпатичный Димочка Розанов. И он, Александр Герасимович Былинкин, главный архитектор-строитель Микояновского мясокомбината, будет арестован и умрет в тюрьме от сердечного приступа. Вскоре скончается и его жена Александра Александровна, оставив круглыми сиротами двух девочек — Алю и Лялю.

Младший Былинкин, двадцатидевятилетний Иван, встречал Рождество 1924 года в минорном, даже можно сказать горестном, расположении духа. На дачу не приехала и, видимо, совсем его бросила Лидия Бехтерева, в которую он, кажется, был влюблен. Молодой Иван Герасимович уединился в темной комнате и ни за что на свете не желал выходить из своего убежища к общему столу.

Большая столовая комната с дверью на террасу в ту пору еще не была разделена фанерой на клетушки, где в последующие годы будут жить работницы с калошной фабрики «Богатырь». Посредине стоял стол со скромными, но вполне приличными блюдами, ибо начинался НЭП. Горели свечи, трещали дрова в голландской печке, пахло елкой. Все, оживленно переговариваясь, рассаживались за столом.