Маргарита Былинкина - Всего один век. Хроника моей жизни

В ту пору было модным увлечение спиритизмом. На одном из сеансов Неонила Тимофеевна вызвала дух мужа. Блюдечко под рукой медиума побежало от буквы к букве, и Александр Иосифович сказал: «Спасибо моей младшей дочке за то, что она каждый вечер поминает меня перед сном». Лида была потрясена: никто из домашних не знал о ее ежевечернем обращении к папе. Эту поразившую ее воображение отцовскую фразу она не могла забыть всю жизнь. И в общем-то не важно, медиум ли читала ее мысли, или вправду она общалась с потусторонним миром и с папой.

После 1918 года, когда на Украину обрушилась Гражданская война, Харьков то и дело прочесывали разные армейские части, банды, отряды — белых, красных, зеленых…

Наташу по доносам добрых соседей всякий раз арестовывали командиры, главари или офицеры. И тут же выпускали ее на свободу. Каждому из них она рассказывала обо всем том, что случалось в его прошлом. Видимо, предсказывала и будущее. Этому можно поверить, ибо «посмотрев» на то, что ожидает ее собственного мужа, она увидела его под колесами поезда. Так и произошло. На себя она «смотреть» не хотела.

Однажды Неонила Тимофеевна спросила ясновидицу, долго ли продержатся у власти большевики, захватившие в 1917 году власть в Петербурге и Москве. Та помолчала и ответила: «Долго, кумушка, долго. Пока сами себя не съедят». И еще она сказала такое, чему было очень трудно поверить тогда, но еще труднее поверить сейчас из-за немыслимой правдоподобности предсказания. Наташа молвила: «А до того, кумушка, будет еще радостная встреча двух красных генералов на белых конях…» Невольно приходит на ум Парад Победы в 1945 году.

Пророческие слова Наташи с Холодной горы стали тем последним толчком, который заставил Неонилу Тимофеевну в конце 1919 года уехать с детьми из Харькова, бросить отчий дом, мебель, картины, пианино и отправиться подальше от жуткой яростной заварухи в спокойную Ялту. «Спасайте семью, здесь вам всем погибель», — сказала Наташа.

Впрочем, кроме слов ясновидицы было и еще одно немаловажное обстоятельство, заставившее принять такое трудное решение.

В ту же самую пору бежать от московского сумбура и анархии в тихий солнечный Крым вознамерился и старый приятель Березовских — Александр Платонович Потоловский со своей семьей. Проезжая Харьков, Потоловские на время остановились в доме у Неонилы Тимофеевны.

На громкий стук в дверь Лида пошла открывать, открыла и… невольно сделала книксен. Перед ней стояла стройная молодая дама в шляпе с вуалеткой и в длинном модном платье. «Дама» подняла вуаль, и обе девушки, рассмеявшись, обнялись.

Лида много слышала о Людмиле, старшей дочери Потоловского, но увидела ее впервые. Обе они были одного роста, и разница в возрасте составляла год с небольшим, но Людмила (по-домашнему — Милуша) уже давно успела скинуть кокон подростковой одежды и домашней опеки и превратиться в самостоятельную колоритную бабочку. Напротив, ее младшая сестра, пятнадцатилетняя Наташа все еще выглядела застенчивым кудрявым подростком, похожим не на отца, как Милуша, а на свою мать. С ними приехал и Лева, сверстник Шуры Березовского, непоседливый лупоглазый мальчуган. Два старших сына Потоловского — Борис и Анатолий — воевали где-то в войсках Деникина или Врангеля, а средний, Юрий, остался в Москве.

После смерти Александра Иосифовича слово Александра Платоновича стало много значить для одинокой Неонилы Тимофеевны. Если Потоловский едет в Крым, значит, именно так следует поступать и тоже туда отправляться. Маруся поехала вместе с мамой, сестрой и братьями, оставив своего мужа в Харькове с его больной матерью.

Старая харьковская жизнь завершилась.

Южное побережье Крыма встретило беженцев искрящимся на солнце морем, запахом чабреца и благодатным покоем. Страхи за жизнь и завтрашний день и вся жуткая российская круговерть последних лет остались где-то далеко позади.

Семейства Березовских и Потоловских поселились в пансионе на Николаевской улице, в так называемом Дворце эмира Бухарского — ажурном белом особняке мавританского стиля. Давний поклонник Неонилы Тимофеевны, профессор Голубов, уже два года живший в Ялте, предложил ей устроиться в его доме, ближе к Набережной, на углу Виноградной и Екатерининской улиц, но она предпочла общество Александра Платоновича.

Прелестная курортная Ялта жила в 1919 году своей обычной уютной жизнью. Ничто не свидетельствовало о том, что в прошлые века греческая Ялта (от слова «Ялос» — берег) становилась Джалитой, Калитой, Эталитой, переходя из рук греков и арабов в руки итальянцев и турок. И ничто не предвещало того, что в ближайшие годы или даже месяцы ею могут овладеть новые хозяева.

На Набережной продавались белые лилии, как в ту пору, когда здесь проезжал императорский кортеж по дороге в Ливадийский дворец. В ресторанах рекой лилось вино — мускат и мадера — из подвалов Массандры. Вечерами в Александровском сквере у моря и в городском саду прогуливались с дамами беззаботные офицеры, легко отлучавшиеся из армии генерала Врангеля, который оборонял Крым от грозивших беспорядков.

Приезжая публика с радостью погружалась в морские волны и в беспечальную жизнь, дышала полынным воздухом в Чукурларе и в парке Эрлангера, покупала у татар янтарный виноград и охотно запечатлевала себя в фотоателье на Садовой улице. Не были исключением из общих правил и три новоявленные девицы-красавицы: Лида, Милуша и Наташа.

Прекрасно сохранившиеся черно-белые фотографии-открытки напоминают репродукции рембрандтовских женских портретов: светлые лица, выхваченные из густой тени. Совсем разные типы из словно бы разных эпох.

Вот — шестнадцатилетняя Лида, тургеневская девушка в белой легкой блузе. Чуть склоненная набок головка, волосы на пробор с пушистой челкой на лбу, толстая коса, уложенная на темени, сливающаяся с черным фоном. Но стоит поглядеть в ее живые темные глаза, и мысль о тургеневской сентиментальности испаряется. Мягкий и одновременно проникновенный — не проницательный, а именно проникновенный — взгляд придает серьезному личику загадочность и беспокоящее сходство с портретом молодой Неонилы Тимофеевны.

На второй фотооткрытке — восемнадцатилетняя Милуша Потоловская. Воплощение наступившего XX века. Из-под плоской клетчатой шляпки с твердыми узкими полями на вас в упор глядят огромные, откровенно вводящие в соблазн глаза, а крупный рот полуоткрыт в громком белозубом смехе. Старшая дочь Александра Платоновича целиком пошла в отца.

Младшая дочь Потоловского Наташа изображена на третьей открытке. Правильный тонкий профиль и круглая кудрявая головка воссоздают образ «римского мальчика», юного римлянина эпохи Цезарей. Хотя разница в возрасте трех девушек была незначительной, пятнадцатилетняя Наташа в ту пору мало интересовалась обожателями и предпочитала общество двух сорванцов — Левы и Шуры.