Маргарита Былинкина - Всего один век. Хроника моей жизни

Как всегда, Вы меня очень порадовали и как читателя и как товарища по оружию.

Вы всегда беретесь за сложных авторов и всякий раз выходите победителем. Нужна богатая переводческая палитра, чтобы каждый из переводимых Вами авторов засверкал своими красками.

Я, пожалуй, не совсем точно выразился: на сей раз Вы меня порадовали больше, чем всегда. Оскудение переводческого искусства видно невооруженным глазом, и когда читаешь действительно прекрасный перевод, то радуешься ему как редкой и счастливой находке.

Всего Вам самого доброго!

Ваш Н. Любимов.

По прошествии нескольких лет, в 78-м году, у меня уже были опубликованы роман Мигеля Отеро Сильвы «Когда хочется плакать, не плачу» и первая часть романа Алехо Карпентьера «Превратности метода». Я послала и эти книги Николаю Михайловичв, а он презентовал мне свою книгу «Перевод — искусство» (Издательство «Советская Россия», 1977), в которой рассказывает о том, как в конце 20-х годов закончил переводческий факультет Московского института новых языков, и излагает свои принципы переводческого мастерства. Надпись на ней такова: «Дорогой Маргарите Ивановне Былинкиной — от ее читателя и давнего почитателя. Н. Любимов».

Я не удержалась и позвонила Любимову, сказав, что благодарю его за книгу, которую считаю дипломом, утверждающим меня в новой профессии (хотя для себя я еще раньше считала таковым его первые письма), а также, чтобы сделать ему приятное (корифеи тоже люди), сказала, что его книга стоит любого учебника (и это правда, так как учебников по переводческому делу вообще не было).

Он хмыкнул своим сухим смешком и ответил: «Не льстите мне. Свой, как вы говорите, «диплом» вы сами заработали экстерном. И никаких вам не надо учебников. А за доброе мнение — спасибо».

Я горжусь тем, что заработала дружбу такого человека, как Н.М. Любимов, которого уважали не только все приличные литераторы, но и чиновники Союза писателей, выхлопотавшие для него к его шестидесятилетию орден «Знак Почета», — случай небывалый и единственный в среде писателей-переводчиков, хотя «оригинальные» советские писатели и поэты удостаивались самых высоких наград и даже звания Героев Социалистического Труда, как, например, рабоче-крестьянский стихоплет Егор Исаев. Кто читал и читает его вирши? Сервантес же, Рабле, Пруст и другие классики, заговорившие по-русски голосом Любимова, живут и будут жить в России.

Всю первую половину 70-х я продолжала снимать дачу — комнату с кухней и террасой — в Малино. Однако теперь это уже была не деревенская хибарка с керосинкой и не жилье в домике с электроплиткой, а вполне приличное помещение в кирпичном доме с газовой плитой, для которой хозяин привозил баллоны. Дачный комфорт с годами наглядно вырос, за исключением одной его важной составляющей — туалета. Хлипкий деревянный чулан прежних десятилетий не изменил ни своего архитектурного облика, ни местонахождения: как стоял во дворе или в саду, так там и остался. Правда, на нашем последнем дачном участке подходы к гиблому месту прикрывала большая цветочная клумба, служившая отличным дезодоратором и озонатором.

Старшим научным сотрудникам следовало бывать в институте всего два «явочных» дня. У меня неспешно шла кропотливая работа над энциклопедией. В остальные, так называемые «библиотечные», дни я могла заниматься на даче переводом.

Мама в дни хорошего самочувствия любила сидеть на террасе за пишущей машинкой и перепечатывать мои рукописи. Мне доставляло большое удовольствие видеть, что она в мое отсутствие не скучает, и слышать, как уютно тюкает наш портативный «рейнметалл». Когда я по вечерам возвращалась из Москвы, то уже у калитки меня встречал металлический говорок машинки. А когда я опускала на пол тяжелую авоську с продуктами, мама, бывало, говорила: «Подожди минутку, я сейчас. Вот — последняя страница. Интересно!» И это меня особенно трогало.

Затем мы обе, довольные друг другом, выгружали из сумки привезенную снедь и садились на террасе ужинать, а в потемневшем саду вместо машинки радостно стрекотали кузнечики.

Когда я летним утром снова уезжала на сутки в Москву, мама всегда вручала мне записочки со своими поручениями: что надо купить или из дому привезти. Кроме того, эти записки казались мне чем-то вроде доброго напутствия и оберега от всяких напастей. Потому я их не выбрасывала и сохраняла, а в конце концов они поведали о том, чем питались люди с достатком в брежневские годы. Моя зарплата в 330 рублей плюс мамина пенсия позволяли нам считать себя представителями советского среднего класса.

Вот они, эти клочки бумаги с маминым круглым крупным почерком, дорогие свидетельства быта и любви.

4.VI.74

Моей дочечке, привези:

1) Колбасы 1/2 кг.

2) Помидоры 1 кг и огурцы 1/2 кг.

3) Хлеб черный и батон.

4) Творог 2 пачки — диетический

5) Куру болгарскую (куру не обязательно! Можно обойтись и без нее!) Или уточку маленькую.

Всё!!

Спи сладко, не волнуйся, не поднимай тяжелую сумку!

Целую, твоя мама

19.VIII.74

Моей Маргошечке

Привези:

1) Котлет 15 шт., или «куренка» иностранного, или мясо — какое будет.

2) Яйца — 1 десяток

3) Коврижки черные — 5 штук

4) Сырки «Дружба» 5 шт.

5) Помидор 1/2 кг.

6) Творог.

Всё!!!

Спи сладко, целую крепко, жду, любящая мама.

P.S. Выключи холодильник, полей цветы.

В июле 73-го года умерла мамина старшая сестра, наша красавица тетя Маруся, когда-то напрасно окончившая Харьковскую консерваторию и пережившая нескольких мужей. Мария Александровна, урожденная Березовская, скончалась в больнице на 79-году жизни, и последними ее словами были: «Я не хочу жить». Мы с мамой похоронили ее на Химкинском кладбище, где на небольшом красно-мраморном памятнике стоит фамилия Краснова М.А. — по ее предпоследнему, единственно любимому мужу. Из числа потомков Александра Иосифовича Березовского оставались двое: мама и я.

В летнюю пору 70-х в Малино, как когда-то в Костино, кроме скудно представленного рода Березовских, собирались потомки Александра Платоновича Потоловского, некогда расстрелянного в Ялте. Представители рода Потоловских были многочисленны и разнообразны, дети и внуки дочерей Александра Платоновича Людмилы (или тети Милуши) и Наталии (или тети Наташи) в переменном составе посещали последних, снимавших в Малино летнее жилье.

Мы играли в карты, гуляли по лесу, болтали и шутили, но времена менялись, видоизменялись отношения, истончались духовные связи.

В середине лета 73-го года едва не пришел конец вековому общению представителей двух кланов.

В июле месяце тетя Милуша решила широко отпраздновать свое семидесятилетие. К этой поре она стала седовласой увядшей женщиной, хотя зеленые навыкате глаза могли светиться и метать молнии, некогда наповал разившие и врангелевцев, и чекистов.