Николай Павленко - Царевич Алексей

Упреки Маремьяны не остались без последствий. Она была лишена прежнего доверия, бывшая царица перестала приглашать ее к выездам в монастыри и церкви.

Казначея Маремьяна отделалась легким испугом. Других из тех, кто в чем-либо перечил старице Елене, могла ждать и более горькая участь.

Осуждать поведение бывшей царицы осмелились еще два человека: Афанасий Сурмин и протопоп Симеон. Афанасий Сурмин, ведавший делами Покровского девичьего монастыря, узнал о визитах Глебова от протопопа Симеона и не преминул донести обо всем Досифею, бывшему тогда в сане архимандрита, «чтоб он ей поговорил, для чего он, Глебов, к ней ходит безвременно». Однако Досифей вместо того, чтобы принять должные меры, доложил о доносе царице. «И она де, бывшая царица, ево (Сурмина. — Н. П.) к себе призывала и ему говорила: "Для чего де ты, вор, такие слова говоришь. Знаешь де ты, что у меня сын жив и тебе де заплатит". И за то де его от правления того монастыря и откинули».

Протопоп Симеон, исполнявший свою должность в Покровском монастыре «лет с двадцать», также поплатился за излишние разговоры: по повелению бывшей царицы его лишили сана и насильно постригли в монахи с именем Симон: «претили и смертным страхом, и за таким страхом не смели больше ей претить и извещать».

Эта расправа с протопопом свидетельствовала, с одной стороны, о реальной власти, которой обладала бывшая царица, а с другой — о страхе перед ней монашеских сестер и властей, много лет молчавших о нарушениях монашеского уклада. Страх преследовал их отовсюду — они боялись бывшую царицу и равно боялись оказаться под следствием, грозившим наказанием за то, что в свое время они не донесли о поведении инокини Елены. Именно страх принуждал монахинь и бельцов показывать во время следствия, что им был неведом факт пострижения Евдокии Федоровны в монахини, равно как не подозревали они и о том, что она под своим мирским именем упоминалась во время молебнов за здравие членов царствующей фамилии.

Формально первый Суздальский розыск был завершен 5 марта 1718 года обнародованием «Манифеста о бывшей царице Евдокии». Впрочем, название Манифеста не совсем точно отражает его содержание, ибо большая часть текста посвящена не бывшей царице, а ростовскому епископу Досифею, после лишения сана превратившемуся в расстригу Демида, капитану Степану Глебову, царевне Марии Алексеевне и другим.

Манифест обстоятельно, вплоть до мельчайших подробностей, излагает вину каждой персоны. Однако кое о чем умалчивается. Так, в Манифесте отсутствует объяснение причин, по которым царица Евдокия Федоровна оказалась в келье Суздальского Покровского девичьего монастыря. Об этом сказано глухо и невнятно — рукой Петра в текст внесены следующие ничего не объясняющие слова: она «в прошлом 207 (1698) году» оказалась здесь «для некоторых своих противностей и подозрения».

Обвинительная часть Манифеста заимствована из следственных дел, иногда дословно повторяя их текст: подробно описан обряд пострижения царицы, названы имена лиц, его совершивших или при этом присутствовавших: протопопа, попов, диаконов, а также инокинь.

В адрес старицы Елены Манифест выдвинул три обвинения. На первое место поставлено то, что она, будучи монахиней, «скинула» чернецкое платье и стала носить мирское, в котором ее обнаружил гвардейский капитан Скорняков-Писарев, неожиданно появившийся в Суздале, чтобы доставить старицу Елену в Москву. Второе обвинение состояло в том, что в «жертвенник», перечислявший имена особ царствующего дома, по ее повелению было внесено ее имя, имя царицы Евдокии Федоровны, в то время как имя подлинной царицы Екатерины Алексеевны отсутствовало. И наконец третья вина бывшей царицы состояла в блудной связи с капитаном Степаном Глебовым, в чем и он, и она признались.

Надо полагать, что среди населения витали всякого рода слухи, осуждавшие привлечение к следствию бывшей царицы. Царь велел ускорить опубликование Манифеста, чтобы сообщением подробностей из жизни в монастыре бывшей супруги опорочить ее и вызвать презрение к ней. Впрочем, это всего лишь догадка.

6 марта 1718 года в Суздальский Покровский монастырь был отправлен гвардейский сержант с повелением описать имущество монахини Елены, а также старицы Каптелины и духовника Федора Пустынного и доставить все в Москву. Опись пожитков Каптелины и Пустынного отсутствует, зато сохранился перечень имущества старицы Елены. Он свидетельствует отнюдь не о роскошном гардеробе бывшей царицы. Впрочем, можно предположить, что самые дорогие вещи были разворованы. Так, в описи отсутствует сшитая в Польше соболья шапка, упоминавшаяся всеми, кто давал показания о том, какую одежду носила инокиня в монастыре.

Монахиня Елена настолько привыкла носить мирскую одежду, что ее гардероб включал только три предмета из монашеского обихода: одну штофную и две атласные рясы. Остальная одежда — светского назначения, из дорогих тканей, четыре телогреи и пять тайберсковых полушубков, 33 рубахи, 18 скатертей и столько же салфеток, две шелковых фаты, муфта. В описи перечислены разнообразные материи: два куска атласа мерою в три аршина, пять вершков, четыре полотна голландских, шесть кусков ивановского полотна, четыре аршина парчи.

Беднее представлены постельные принадлежности: четыре простыни, четыре полотенца, три телогрейки. Не отличалась богатством и разнообразием посуда, хотя имелись и предметы иноземного производства: три горшочка венецианских, три оттуда же привезенные горчичницы. Остальная посуда не относилась к изысканной: две оловянные кружки, два чайника, сковородки разных размеров, 24 ножа, 14 вилок, 30 деревянных ложек. Здесь перечислены не все предметы, внесенные в опись: опущены, например, две серебряные чашки восточного происхождения и др. Мелкие предметы, как, например, наперсток, солонка оловянная, две терки, не названы. Среди предметов находилась детская рубашка, вероятно, принадлежавшая сыну Алексею, Кроме предметов в опись внесены изъятые у монахини 300 рублей денег.

Описанное имущество велено было продать с торгов.

20 марта 1718 года старица Елена была отправлена в Успенский монастырь в Ладогу. Там в ее отношении должен был соблюдаться жесткий режим и исключались вольности, которыми бывшая царица пользовалась в Суздале. Ладога находилась в подчинении князя А. Д. Меншикова, а ему не нужно было напоминать, как надлежало содержать лиц, топавших в опалу, даже если они принадлежали к царской семье. Инструкция подпоручику Новокшенову, сопровождавшему старицу Елену в Ладожский монастырь, предписывала: «В дороге держать ее за крепким караулом, никого к ней не допускать, с ней никому разговоров не дозволять; писем и денег не давать». Для прислуги с ней была отправлена лишь одна карлица.