Николай Павленко - Царевич Алексей

Остаюсь во все времена, пока я жив, исключительно добровольным и обязанным господину графу другом

Алексиус.

Замок Эренберг

Письмо царевича Алексея графу Шёнборну, 15 января 1717г.

Монсир. Здешний комендант — честный и обязательный человек и делает все, что может. Однако это место таково, что здесь ничего нельзя найти и все нужно доставлять издалека, в результате чего трудно получить продукты. Однако комендантом я доволен. И ради Бога прошу Вас прислать чем раньше, тем лучше священника.

Без подписи

Письмо царевича Алексея графу Шёнборну(?) [21] [21] Как и прочие, написано рукой царевича. Вероятно, адресовано какому-то иному лицу, а не Шёнборну, который упоминается в письме как «добрый друг». (Прим. ред.) , 12 марта 1717 г.

Монсир, вчера получил твой ценный пакет с приложенными новыми газетами. Подобное прошу мне и впредь присылать.

Слава Богу нахожусь в добром здравии и довольствии. Прошу передать мой привет доброму другу и просить его сохранить его дружбу ко мне во все времена. Остаюсь до конца его верным слугой.

Больше мне писать нечего, но прошу Вас сохранить любовь ко мне. Остаюсь навсегда его верным слугой.

Не серчайте, что так плохо написал, потому как лучше не умею.

Без подписи

Письмо царевича Алексея цесарю Карлу VI, без даты

Всемилостивейший Цесарь и повелитель.

Всеподданнейше благодарю за новые великие милости, которые я уже не раз получал от Вашего Цесарского величества, и ради Бога прошу, чтобы они продолжились.

Буду просить Господа тысячекратно вознаградить Вас за них и дать мне возможность душой и телом отслужить Цесарскому величеству.

Что же касается моего положения, то его мне обстоятельнейшим образом объясняет секретарь Кейль.

Вновь полагаюсь на высочайшую Цесарскую милость и могущественнейшую защиту и остаюсь во всем послушным до самой смерти.

Наиподданнейший и наивернейший слуга Вашего Цесарского величества

Алексиус.

Перевод с немецкого Б. П. Григорьева.

Письмо Плейера цесарю Карлу VI, 4 ноября (25 октября) 1715 г., из С.-Петербурга

25 октября я всеподданнейше сообщал Вашему Цесарскому и Королевскому величеству о благополучных и легких родах ее высочества здешней кронпринцессы и рождении юного принца. Но сегодня я, к сожалению, не могу не рассказать Вашему Цесарскому и Королевскому величеству, как обстоят дела, хотя сразу после разрешения принцесса почувствовала себя настолько хорошо, что на 4-й день встала, велела перенести ее на стульях из детской комнаты в другую и пригласить иностранцев, от которых принимала поздравления. То есть она встала слишком рано, о чем ее настоятельно и напрасно предупреждали акушеры и медики. Она же решила и начала сама кормить маленького принца. 31-го ближе к вечеру у нее начались сильные фобии и обмороки, и по всем признакам было видно, что детское место у нее не отошло и начались спазмы. Правда, незамедлительно, тем же вечером, к ней были собраны все медики, которые находились при ней неотлучно. Тем не менее, несмотря на все усилия и дорогие лекарства, она скоро лишилась речи, и ею все более овладевала слабость.

На другой день в полдень около часа она послала за царем, велела просить его к себе, чтобы попрощаться. Последний, несмотря на то, что сам не совсем оправился от колик, вскоре пришел к ней и энергично ее утешал. Она же настоятельно просила за ее двух детей — только что рожденного принца и пятилетнюю принцессу, а также просила обещать отправить из страны ее оставшихся слуг. Наконец после полуночи того же вечера между 1 и 2 часами она скончалась. Ее супруг кронпринц до ее кончины находился при ней, из-за тоски и печали трижды падал в обморок и казался безутешным. Тотчас после ее смерти принц забрал в свою комнату обоих детей и двух женщин, чтобы их оставить и держать для воспитания этих двоих детей. Вещи и комнаты умершей были опечатаны.

Вчера же, когда в 3-м часу тело быстро стало пухнуть, оно было удалено, и царь распорядился произвести вскрытие (Castrum doloris). О том, будет ли она похоронена здесь или отправлена к ее родным, пока не удалось узнать ничего определенного. Вчера в середине дня через доставленную из канцелярии ноту нам, иностранцам, было официально объявлено об этой смерти и полугодовом трауре. В течение двух или трех дней один из их опытных камер-юнкеров от имени Бестужева будет послан с нотификацией ко двору Вашего Цесарского величества и к другим дворам.

Все оставшиеся слуги с каждым днем испытывают возрастающее безутешное горе, так как почти никто из них не знает, что он получит из годового содержания и для ежедневного пропитания. Все они иностранцы, прибыли сюда вместе с ней, и никто из них понятия не имеет, что им делать [22] [22] Следующая часть письма писана «цыфирью». (Прим. Н. Г. Устрялова.) .

Этой смерти очень способствовали многообразные огорчения, которые этой принцессе пришлось переживать постоянно: деньги, которые ей ежегодно предназначались на содержание, выдавались так экономно и с такими трудностями, что она никогда не получала в руки более 500 или 600 рублей. В результате она жила в постоянной бедности и не могла оплачивать своих слуг. У всех торговцев остались долги ее и ее дворовых людей. Она отмечала отчуждение царского двора по отношению к ней из-за рождения их принца и знала, что царица старается ее скрытно преследовать. Из-за всего этого она была постоянно удручена.

Письмо Плейера цесарю Карлу VI, 8 ноября 1715 г., из С.-Петербурга

Всеподданнейше имею сообщить Вашему Цесарскому и Королевскому величеству, что, хотя царь и распорядился подготовить помещение для прощания кронпринцессы, однако, когда после вскрытия тела он увидел кровяные спазмы, неожиданно приказал ничего не вынимать, все опять зашить и распорядился насчет погребения. Поэтому позавчера всем иностранным и местным министрам, русским господам и дамам были разосланы приглашения на похороны, при этом было указано, как себя вести и в каком появляться платье.

Вчера в два часа пополудни мужчины собрались в доме траура у кронпринца, а женщины у принцессы Остфрисляндской. В столовой комнате сверху донизу и по сторонам закрытых окон стены были увешаны черной материей. У этих стен стояли 36 хрустальных (spiegelglaseruen) светильников со свечами. Посредине на покрытом черным постаменте стоял гроб, обтянутый красным бархатом, отделанным мелкоузорчатой бахромой в золоте. У изголовья гроба на подушечке из красного бархата лежала королевская корона с исключительно красивыми драгоценными камнями. Над гробом свисал полог из красного бархата. В центре и по четырем его углам был изображен царский двуглавый орел с гербом на груди. Вокруг гроба стояли 12 высоких светильников с белыми восковыми свечами.