Георгий Иванов - Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов

8 августа 1955

+ 41 в тени

Beаu-Sejour

Hyeres (Var)

Дорогой Роман Борисович,

Пришли вместе посылки и Ваше письмо. Бурная благодарность за нестоящий флакончик нас потряслa. Да, вот они настоящие джентльменские манеры. А мы хамски ноншалантно [507]принимаем Ваши благословенные дары. Да еще сообщаем – это узко, это чересчур широко и т.д. Утешаюсь тем, что все равно «бледны все имена и стары все названья – могу ли передать твое очарованье» [508]. Костюм первоклассный, a синяя куртка восхитительна. Подозреваю, что Вы из высшей деликатности, свойственной, очевидно, Вам – нарочно продрали маленькую дырочку, чтобы мне не так было совестно. Как Уальд [509], заказавший нищему платье у своего портного с двумя гармоническими заплатками, для очистки совести.

Присланные мне вещи чудные и доставили мне очень большое удовольствие. Но никакого сравнения все-таки с пестрой кофточкой и бусами, которую Вы сняли с графской дамы для известного политического автора. Этот автор буквально от них в раже – надевает, снимает, опять надевает, вертится во все стороны, всем показывает, дает щупать, смотреть насквозь и т.д. Попали ими в самую цель. Благодарю Вас за них и за него – т.е. за вещи и за автора. Последний ужо соберется и сам отпишет Ольге Андреевне и Вам.

Очень интересно насчет Вашей манеры писать. У меня нет, увы, никакой манеры. Все написанное мною в прозе хорошо – т.е. относительно хорошо после долгого вылизывания и пота. После долгого старания иногда достигаю эффекта кажущейся легкости и непосредственности. Написав, не соображаю, что хорошо, что плохо. Царя в голове не имеется. Мысли возникают из сочетаний слов .* Вообще я в сущности способен писать только стихи. Они выскакивают сами. Но потом начинается возня с отдельными словами. Удовольствия от писания вообще не испытываю ни «до», ни «после». Знаете анекдот: доктор, дайте средство, чтобы не беременеть. - Стакан холодной воды. - До или после? - Вместо. Это, впрочем, ни к селу ни к городу. И Вы еще лестно отзываетесь о моих «блестящих» письмах. Это опять Ваше джентльменство. От жары я стал идиотом. Только и жив, что отпиваюсь вином со льдом, а ем ни черта. Это мне очень вредно, но других средств не нахожу. Если не заниматься высокими делами, то все-таки здесь изумительно хорошо. После нашей адской жизни последних лет особенно.

Не трогаю темы – о Вашей статье. Слишком серьезная вещь. Убежден, что так, как Вы напишете, никто обо мне еще не писал. И, конечно, не в похвалах дело. Я не ждал никакой статьи, когда всем говорил (наверное, и Вам), что Ваша статья о Марине Цветаевой не сравнима ни с чем о ней написанным. Откуда у Вас, «человека постороннего» – такой нюх на стихи. Честное слово – лиха беда начало – есть Цветаева, будет Георгий Иванов (очень одобряю, если так назовете) [510]– почему бы Вам не продолжить. Получится замечательная книжка. Если не решите, что я Вам как заинтересованное лицо льщу, то скажу – судя по Цветаевой, получится нечто совсем другое, но на уровне «Книг отражений». [511]Иначе – на уровне, никем, кроме Анненского, не достигавшемся. Судите сами: «Письма о русской поэзии» – краткий учебник акмеизма. [512]Брюсовы раздачи [513]– награды за хорошее поведение. Умница Зинаидa [514]либо ругалась – педераст, онанист, сволочь, – либо разводила неопределенные сопли. Адамович как удав, гипнотизирующий кроликов «парижской ноты» [515]. Лучше всех писал, по-моему, – кроме Анненского – Белый [516]. Но уже так заносило, что идет не в счет. Хуже всех пишу критику я – либо в ножки, либо в морду. Притом по темпераменту больше тянет в морду.

Предупреждаю опять: пишу и отошлю не перечитывая, пишу в кафе под роскошными пальмами, и стопка блюдечек (если не забыли французские кафе) все растет. Откровенно скажу, ничего не понял насчет пакостей, которые нравились Блокy [517]. Эх, вот был у меня «старый друг» Н. Н. Врангель – брат главнокомандующего. B отрывке, который я собираюсь обработать для Вас, я как раз о нем говорю. Это была личность! И в «мочеполовых делах» тоже «гигант мысли, особа, приближенная к императору» («Золотой теленок») [518]. Этого написать нельзя. Можно рассказать. Все эти фиалки и Тиняковы – щенки. Чудовищно-непредставимо-недоказуемо. До величия доходившая извращенность. Так и умер. Во время войны он был начальником санитарного поезда: «У себя в поезде, ни с санитарами, ни с санитарками ничего – это мое правило». Но «на стороне» развлекался, очевидно, в «свободное от службы» времечко. Умер покрытый странными пятнами – заражение трупным ядом.

(Представьте, в стило нет больше чернил – перешел на карандаш, ужасный для моего ужасного почерка. Волей-неволей сокращаю письмо).

Не подумайте, что я такой охотник до пакостей. Ох нет. Не дано мне этой благодати. В сути своей я прост как овца. Но объяснить это тоже сложно. Нет, нет, Вы ошибаетесь. Если был бы съезд – мы бы чудесно встретил<���ись> [519]. Не могло бы быть «осечки». Мы и дополняем и «подтверждаем» друг друга как-то. И что там говорить, мы талантливые люди, не скопцы и «не эпилептики в футлярe» [520]. Не жалуюсь на судьбу – в Сов. России, разумеется, сгнил бы на Соловках, но к Эмиграции привыкнуть не могу, органически чужд. Странно – в России люди более менее «все любили», а здесь все не могут терпеть. И Вы то же самое. Представляю себе отлично, каким «своим» Вы – не бывавший, кажется, в Петербурге – были бы там. От Аронсона до «Нивы» [521], от Леонида Андреева [522]до Юрки Слезкина. [523]Вот именно - дернул черт с душой и талантом... [524]

Хорошо - кончаю. И. О. напишет отдельно. Целую ручки и благодарю Ольгу Андреевну. Буду ждать корректуру и немедленно верну. Духи, кажется, называются Roy-Italy. Но м. б. путаю. Можем прислать другие покрепче, послабее, какие нравятся. Это И. О. объяснит сама. Кланяйтесь Лили и графу. [525]Он, кстати, человек преодаренный.

Ваш всегда

Г. И.

* Кто как - «Оставь надежду навсегда» писано начисто, вперемежку с продажей нашей обстановки по частям в Биарицце <���Приписка на полях - Публ.>

<���После 8 августа 1955>

Дорогой Роман Борисович,

Благодарно-нежно<���е> письмо послано в деревню 8 августа. Корректуру отправляю, как видите, без задержки. Прибавка (1) стихотворения и замена тоже одна. [526]Плюс строфа вместо трясогузки [527]- как видите, музыкально-лирические. Стараемся потрафить начальству.