Георгий Иванов - Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов

2 декабря 1955

Дорогой Роман Борисович,

Получил Ваше «по зубам» в разгаре работы над Мандельштамом. Несмотря на паршивое состояние, пишу со страстью. Получается, как ни верти, надменно-резко. Ну, увидите сами, пришлю через несколько дней. О Мандельштаме довольно длинная <���статья> — странички 3 ваших, о Адамовиче страничка. Гнев Ваш принимаю покорно. Не надую . Лично Вы, вероятно, согласитесь со мной и в оценке Мандельштама и в оценке оформления. Как Вы меня ткнули в спину — буду сидеть не разгибая спины, а то я было стал баловаться над манускриптом о деле на Почтамтской 20. Теперь отложу. Мне моя рецензия самому по душе. Плохой признак?

Обнимаю Вас. Не дуйтесь на меня. Я вот даже во сне вижу Вас: декламировал перед тысячной толпой (комплекс неудовлетворе<���ния?> слов, очевидно?) как собственную импровизацию. Начиналось так:

Когда американец Гуль

Был хлопнут доктором Мабузо

И получил двенадцать пуль

В свое подтянутое пузо... [650]

И дальше в духе «а поутру она вновь улыбалась...» [651]

Получилось здорово, но забыл. Ну, «пока»! Г. И.

Понедельник 5 декабря 1955

Дорогой Роман Борисович,

К вам улетит в среду, самое позднее в четверг, не рецензия в три странички, а статья в 12-13 страниц. Так вышло, и все эти дни я сижу «не разгибая спины». Сам думаю, что получилось очень знатно, но ужо прочтете сами.

Постарайтесь ее втиснуть за счет какого-нибудь автора. Скучно ждать до марта. Если некоторые резкости не подходят для тона Н. Жур., то черкните мне, постараемся сообща смягчить. Но, конечно, без них статья бессмысленна: кому же, как не мне, и за кого же, как не за Мандельштама, дать по носу авторам этих лакейских диссертаций. Ведь это, т. е. статьи и комментарии, крепкий настой убожества и невежества, приправленный хамской отсебятиной.

Я писал со страстью. Отвык малость, но ничего. Как шлак - отброс производства - появились и новые стихи. Но мне это очень вредно.

Ну, обнимаю Вас. И. В. нежно кланяется Вам обоим.

Г.И.

Адамович в США поедет вместе. [652]

<���Декабрь 1955>

Дорогой Роман Борисович,

Не кляните меня. Эта статья съела по крайней мере год моей жизни. Это не письмо. Письмо будет с - маленьким - Адамовичем, которого вышлю через три дня, можете быть спокойны. Сейчас льет проливной дождь, а <���я> личность хрупая, но все равно поплетусь через весь город, чтобы не опоздать на avion. Прочтя, очень прошу Вас, черкните мне, по возможности сразу

<���Середина письма утрачена>

которым я чрезвычайно дорожу лично для себя, а не по соображениям рекламы. Ох, чушь пишу, но «войдите в положение». Так черкните как и что поскорей, тогда «в зависимости от обстоятельств» и объяснимся насчет, что можно и что невозможно смягчить. Переписано в четыре перышка, но тупыми карандашами. Но опять переписывать нет ни времени, ни сил.

Обнимаю Вас

Ваш Жоржа

<���Декабрь 1955>

Дорогой Роман Борисович,

Вот в страшной спешке и такой же безграмотности переписанная заметка об Адам<���овиче>.

Мы оба больны - и ох, нелегко мне это далось, по Жоржиным черновикам. У него грипп и ни о чем говорить он не может.

Поздравляем Вас все же обоих с Мерри Кристмесом [653] - повеселитесь, пожалуйста, на Рождество - за нас и за Вас.

И еще пройдитесь «острым карандашом» по заметке об Адам<���овиче>. У меня жар и я, наверно, напутала. Приглядите, это просьба Жоржи. Он в претензии не будет. Напротив - благодарен.

Еще желаем веселья и праздничных и елочных радостей

Ваша И. О.

<���Декабрь 1955 - начало января 1956>

Дорогой коллега,

По-видимому, Вы опять на меня надулись и негодуете – результат чего Ваше молчание. Я же чуть не сдох, пиша «Мандельштама», и еще истратил марок на 600 франков и бумаги – два блока по 140 франков, не считая обыкновенной. И даже не получил открытки с подтверждением, что Вы «Мандельштама» и «Адамовича» получили.

Ну хорошо – надеюсь, что на это – глубоко примирительное послание – Вы, хоть и заняты теперь пышными новогодними банкетами, найдете время, чтобы черкнуть мне обратной почтой несколько слов. К строфе «Когда американец Гуль» [419]выплыла из «черных коридоров сна" вторая

Тоже чтобы Вас умиротворить – посылаю Вам часть грядущего Дневникa [655]. Интересуюсь мнением. По-моему, есть кое-что хорошенькое. Напишите, что Вы думаете.

Политический автор ушла гулять с графиней Замойской [656]– да, вот какое в нашей богадельне «опщество». Но, зная его настроения, кланяюсь Вам обоим от нее и желаю счастья в Новом году.

Ваш Г. И.

17 января 1956

Beau-Sejour

Нуeres (Var)

Дорогой Роман Борисович,

Уж не больны ли Вы? Или что? «Все сроки прошли» — и для ругательных и для примирительных весточек от Вас. Надеюсь, что Вы в добром здравии и просто плюнули на нас в вихре нью-йоркской суеты. Что весьма с Вашей стороны «низко». Ведь — в конце концов — мы не только Ваши «близкие сотрудники», а не менее — и это для меня более существенно — друзья.

До чего дошло дело — даже о том, что мои рецензии попали в эту книжку, я узнал, сперва из письма М. М. Карповича, а потом из объявления. А от «нашего Гуля» — хоть бы плевок par avion.

Между прочим, Карпович написал мне, что знал Мандельштама подростком в Париже. Это чрезвычайно интересно: никто, каков он был в 16 лет, не знал. Сделайте доброе дело: по<���д>бейте М. М., чтобы он об этом рассказал печатно, хоть на двух страничках. Это будет настоящий «вклад» в историю русской поэзии и заслуга для Нового Журнала [657]. А то перемрем мы все — и будут наши потомки «изучать» биографию такого чудного поэта по вранью разных Маковских и рыжих мерзавцев...

Ну, обнимаю Вас, хотя Вы и с....я. Буду 24 числа ждать — наверняка! — ответа от Вас — сегодня 17-е, как раз «обратной почтой».

«Есть же Бог, есть честь», как любил восклицать Аким Волынский. [658]Ну вот, И. В. кланяется. Ваша, Вами оскорбленная,

Жоржа

21 января 1956 года

Дорогой Георгий Владимирович,

ПРЕЖДЕ ВСЕГО, КОНЕЧНО, СТИХИ: