Вильгельм Кейтель - Мемуары фельдмаршала. Победы и поражение вермахта. 1938–1945

Мне было ясно только одно (и Шмундт ничем не смог умалить это мнение): что, несмотря на огромное уважение Гитлера к Манштейну, он в значительной степени боялся его; он боялся его независимых взглядов и силы личности. Когда я доверительно сообщил Йодлю о моем предложении, он разделил мое мнение: «С Манштейном он никогда не сработается». Когда решение уже было принято, я приложил все усилия, чтобы поддержать позицию Гальдера перед фюрером, помогая ему и давая инструкции, наводя на желания Гитлера, когда я знал о них, и давая дельные советы. Я делал все, что было в моих силах, чтобы укрепить прочное доверие между ними.

Так или иначе, но это было и в моих собственных интересах, так как именно мне постоянно приходилось переживать и возмещать последствия каждого скрытого кризиса доверия. Постепенно мне уже стало надоедать быть мишенью оскорблений от всех и каждого и быть виноватым всякий раз, когда Гитлер обнаруживал, что лицо того или иного генерала ему уже больше не нравится.

В середине декабря, после нашего возвращения в Берлин с заседания рейхстага 11 декабря [1941 г.] погода изменилась радикально всего лишь за несколько дней, после грязи и слякоти наступили дьявольские холода со всеми сопутствующими и катастрофическими последствиями для наших войск, одетых только в подобие зимнего обмундирования. Но хуже всего, однако, было то, что вдобавок к поломкам автотранспорта железнодорожная система было полностью остановлена: немецкие локомотивы и их водонапорные башни просто замерзли.

Перед лицом этой ситуации первый приказ Гитлера на Восточном фронте был: «Стоять на месте и ни шагу назад!» Причиной этого было то, что он правильно понимал, что отвод войск, пусть даже всего на несколько миль, будет равнозначен списанию всех наших тяжелых вооружений, а в этом случае можно было считать потерянными и сами войска, так как без тяжелого вооружения они были абсолютно беззащитны, не говоря уже о том, что артиллерию, противотанковые пушки и транспорт заменить было нечем. По сути, не было другого решения, кроме как стоять на месте и сражаться, иначе армия вынуждена была бы отступать без оружия и разделить судьбу Наполеона в 1812 г. Естественно, это не мешало хорошо подготовленному и ограниченному отводу войск на более оборудованные оборонительные позиции, при условии, что передислокация будет оставаться под нашим надежным контролем.

В то время как по обе стороны фронта эти две огромные армии просто замерзали, западнее Москвы и в центральном секторе группы армий «Центр» локальные кризисы начали приводить к столкновениям.

Как-то вечером при мне фюреру позвонил фельдмаршал фон Клюге и с горечью пожаловался на генерал-полковника Гепнера, который приказал своей армии отступить на некоторое расстояние, вопреки приказу фюрера, в результате чего подверг серьезной опасности расположенный рядом северный фланг армии фон Клюге. Фюрер вышел из себя и приказал немедленно отстранить Гепнера от командования армией и уволить его из вооруженных сил за намеренное и обдуманное неповиновение; Гальдер в это время находился в штаб-квартире военного министерства, так что он при этом не присутствовал. Фюрер весь вечер бушевал в нашем читальном зале, проклиная своих генералов, которые не желали подчиняться. Он должен показать им пример – он должен объявить всем, как он поступил с Гепнером за невыполнение его приказа дня, чтобы предупредить всех тех, кто осмеливается по своей прихоти игнорировать его прямые приказы.

Подобный случай произошел и с Гудерианом на Рождество [1941 г.] и Новый год. Он командовал 2-й танковой армией, которая наступала на Москву с южного направления, через Тулу, только для того, чтобы буквально намертво вмерзнуть в лед. Группа армий [«Центр»], с разрешения фюрера, планировала отвести его армию на запад, чтобы закрыть брешь на юге 4-й армии фон Клюге. Гудериан, однако, разработал свою собственную программу, включавшую отступление на юг вдоль своего предыдущего маршрута наступления, этап за этапом, после того как он взорвал большую часть своих танков, которые намертво вмерзли в грязь. Фельдмаршал фон Клюге тщетно пытался повлиять на Гудериана, последний отказался выполнить данный ему «невыполнимый» приказ отступления. Фон Клюге потребовал уволить этого генерала, что Гитлер сразу же и сделал: Гудериан был вызван в штаб-квартиру фюрера.

Я присутствовал на этой встрече Гитлера и Гудериана [20 декабря 1941 г.]. Он упрямо держался в ответ на все уговоры и увещевания Гитлера, отвечая, что не считает этот приказ группы армий необходимым или обоснованным, а также не согласен с доводами фюрера; для него, как он объяснил, важнее всего благополучие его войск, он старался поступать в соответствии с этим и был твердо убежден и теперь, что он поступил правильно. В конце концов фюрер сдался и, сохраняя абсолютное спокойствие, отпустил Гудериана, посоветовав ему съездить куда-нибудь подлечиться после такой чудовищной нервной нагрузки. После этого Гудериан ушел в долгосрочный отпуск; он ужасно страдал от вынужденного бездействия.

Третий подобный случай произошел в январе 1942 г. с генерал-полковником Штраусом, командующим 9-й армией на левом фланге группы армий «Центр». В этот раз это были командующий 6-й группой армий генерал Ферстер и один из его дивизионных командующих, у которых, по-моему, совершенно сдали нервы, и их отправили обратно домой. Я бы не хотел вдаваться в детали этой жаркой оборонительной баталии и прискорбных обстоятельств, ставших причиной этих отставок; совершенно очевидно, что тут произошла несправедливость в результате ошибочных донесений ВВС.

Однако было бы не вполне правдой, если бы я недостаточно четко заявил здесь о том, что нам удалось предотвратить беду только благодаря постоянно демонстрируемой Гитлером силе воли, упорству и беспощадной жестокости. Если бы необъективный и эгоистичный план по выходу из кризиса, выдуманный усталыми и апатичными фронтовыми генералами группы армий «Центр», напуганными ужасным холодом, не был блокирован безжалостным и бескомпромиссным сопротивлением и железной волей фюрера, немецкую армию в 1941 г. неминуемо постигла бы судьба [французов] в 1812 г.

На этот счет я могу высказаться совершенно определенно, поскольку я сам был свидетелем тех ужасных недель. Все наши тяжелые орудия, все наши танки, весь наш транспорт был бы брошен на поле боя. Войска бы поняли, что они фактически беззащитны, и тогда они бы бросили свои винтовки и пулеметы и побежали от наступающего им на пятки беспощадного врага.

Под этим бременем, вызывающим у всех нас серьезную тревогу, мы встретили безрадостное Рождество в штаб-квартире фюрера. Я устроил короткую вечеринку в большой столовой охранного подразделения для унтер-офицеров и подразделений, прикрепленных к штаб-квартире фюрера, а также и для их офицеров, где я выступил с речью о нашей борьбе на Восточном фронте и о нашей любви к отчизне. На каждом лице лежала мрачная тень тревоги, благоговейно, но грустно мы начали петь «Священная ночь, безмолвная ночь».