Оскар Райле - Секретные операции абвера. Тайная война немецкой разведки на Востоке и Западе. 1921–1945

И вот наше решение покинуть Польшу стало реальностью. Родители переселились в Восточную Пруссию, а я в конце декабря 1920 года уехал в Данциг, где и начался новый этап моей жизни.

Я претендовал на вакантное место в данцигской уголовной полиции и 1 января 1921 года получил его, приступив к исполнению служебных обязанностей в звании вахмистра. Среди коллег, большинство из которых прошли мировую войну, царила теплая товарищеская атмосфера, и я почувствовал внутренний подъем. Это очень помогло мне прижиться в Данциге. С рвением я принялся за дело. Уголовное и административное право, уголовное судопроизводство и методы криминалистики были мне совершенно незнакомы. Но кое – кто из более опытных коллег за сравнительно короткое время обучил меня основным принципам, технике и приемам составления протоколов при осмотре места преступления и правонарушений, а также допросам обвиняемых и свидетелей.

В ту пору данцигская уголовная полиция насчитывала около 120 сотрудников. Они отвечали не только за порядок в черте города, но занимались и такими тяжкими преступлениями, как убийства, умышленные убийства, поджоги и тому подобным на всей территории, входящей в состав вольного города Данцига. Теперь территория в дельте между Ногатом и Вислой и соседние районы к западу от нее, район Данцигер – Хое, сделались моей родиной. В этом регионе, занимавшем всего лишь 1966 квадратных километров, проживало 365 тысяч человек.

Новую родину я изучил в течение нескольких месяцев во время моих служебных поездок. Преступность, как и всегда после длительных войн, была высокой. В комиссии по убийствам сравнительно часто раздавались звонки, сообщавшие о тяжких преступлениях в районах или с просьбой оказать содействие сельским жандармам при расследовании.

Мое стремление как можно быстрее освоиться и соответствовать служебным требованиям не оставляло мне времени внимательно следить за важными событиями в мире. Наоборот, летом я изыскивал возможность время от времени выбираться на пляж, чтобы позагорать и покупаться в Балтийском море. Побережье вольного города простиралось почти на 60 километров, не считая граничащего с данцигской территорией берега Фришен – Хафф. Пляж там просто замечательный! Полоса мелкого, белого песка шириной от 100 до 300 метров, за ней дремали волнистые дюны, а позади начинались тихие сосновые леса.

Я был молод, мне не исполнилось еще и 25 лет, и после пяти лет войны и безрадостного прозябания на родине, ставшей Польшей, мне хотелось что – нибудь получить от жизни. Насколько позволяло время, я посещал танцевальные кафе и другие увеселительные заведения. Нередко с раннего вечера и до поздней ночи я проводил время в компании таких же молодых мужчин и женщин. Но эти вечеринки редко сопровождало искреннее веселье. Еще были слишком свежи груз пережитого и страдания, перенесенные во время войны. Настроения того времени, господствовавшие в ресторанах, отражались в сентиментальных шлягерах, исполнявшихся повсюду и набивших оскомину: «Лейтенант, когда – то и ты был гусаром» и «Саломея, твой поцелуй – сладкая смерть».

Разговоры молодых людей, если они велись, снова возвращались к воспоминаниям о войне. Большинство из них совершенно не интересовались тем, что происходило в мире после подписания Версальского договора. Но они явственно ощущали зыбкость ситуации в своем городе. Правда, крупные данцигские коммерсанты были осведомлены лучше и очень беспокоились за свое существование.

Я и сам поначалу черпал информацию о политических событиях в Рурской области, в Верхней Силезии и Данциге, которые глубоко всколыхнули и возмутили широкие слои немецкого населения, лишь бегло проглядывая ежедневную прессу. Я был слишком занят на работе и личными делами.

Но вдруг неожиданно мои служебные обязанности изменились. Начальник данцигского управления полиции Фробёс обязал меня переводить польские документы, поступавшие в его ведомство. Из этого вытекало, что я же должен был помогать отвечать на эту входящую корреспонденцию. Кроме того, в октябре 1921 года меня назначили комиссаром уголовной полиции и поручили руководить в Данциге внешней службой полицейской исполнительной власти.

Так я, едва успев по – настоящему обжиться на новой родине, был вовлечен в ответственное разрешение противоречий между Данцигом и Польшей. Несомненно, по молодости и неопытности я наделал бы ошибок и причинил много бед, если бы мне не помогал советами начальник управления полиции Фробёс.

Бывший прокурор, до того как в начале 1921 года приехать в Данциг, Фробёс работал в политическом отделе управления уголовной полиции в Берлине. Это был благородный человек, отличавшийся острым умом, политическим чутьем и обладавший искусством самые сложные вопросы облекать в точно подобранные, дипломатически взвешенные слова. Поэтому для обработки польских нот и жалоб его нередко привлекали правительство вольного города, президент сената и семеро профильных сенаторов.

Польской республике по Версальскому мирному договору и по Варшавскому соглашению от 24 октября 1921 года предоставлялись решающие права в Данцигской области. На основании этих договоров Польша получала уже внешнее представительство и в управлении железнодорожной сети вольного города. Кроме того, Польша имела особые привилегии в гавани Данцига, и в канун нового 1922 года предстояла интеграция области вольного города в польскую таможенную зону.

Но всего этого Польше было мало. Уже в 1920 году она выдвинула притязания на пять деревень на правом берегу Вислы и гавань Курцербрак. Цель этих претензий такова: область вольного города Данцига, которая на западе отделялась от рейха переданной Польше областью Западной Пруссии, на востоке также должна запираться Восточной Пруссией. По решению проведенной Советом Лиги Наций конференции послов Антанты от 12 августа 1920 года поначалу Польше были также обещаны пять деревень и Курцербрак.

После этого поднялась буря возмущения, и не только в Данциге, но прежде всего и в Германии. Прусский госсовет в марте 1921 года рассмотрел дело и торжественно заявил протест против отторжения висленских деревень. Само собой разумеется, особенно высоко волна возмущения взметнулась в Восточной Пруссии. Ведь перенесением польской границы на восточный берег Вислы провинция Восточная Пруссия отрезалась от прямого выхода на Вислу, и Данциг оказывался в изоляции.

Кроме того, в результате конфликтов на польской границе в Восточной Пруссии росло опасение, что Польша собирается захватить южную часть провинции. Ежедневные газеты в связи с этим публиковали статьи с заголовками: «Восточная Пруссия начеку» и т. д. Затем по всей провинции прокатились митинги протеста, в которых участники делали публичные заявления, что они были, есть и останутся немцами. Одна декларация от 23 марта 1922 года содержала буквально следующее: «Вся Восточная Пруссия и вместе с ней ландтаг провинции заявляют, что Восточная Пруссия более не потерпит дальнейших захватнических действий Польши».