Вальтер Дорнбергер - Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930–1945

Он безжалостно избавлялся от всех командиров частей, которые не соглашались с ним и его методами. Через несколько недель после первой операции все офицеры штаба и все командиры частей, вплоть до уровня батареи, были смещены. Каммлера больше не устраивали батареи. Он хотел командовать целыми полками. И батареи были реорганизованы и сведены в полки.

С 4 сентября все поступающие ракеты доставлялись на фронт. В сентябре поступило 350 ракет, в октябре – 500, а затем каждый месяц – от 600 до 900. Случались и накладки. Условия хранения и дожди приводили к отказам сервомеханизмов. Запасных частей не поступало. Мы решили положиться на быстроту доставки. Ракеты больше не складировались во временных полевых хранилищах. Как только они сходили с конвейеров, их без задержки, экспрессом, доставляли на фронт и не позже чем через три дня запускали. Количество отказов снизилось.

Из Пенемюнде были доставлены технические команды, которые помогали боевым частям осваивать новые компоненты конструкций. В оперативной зоне появился первый эшелон моих штабистов под командой подполковника Циппелиуса. Они отвечали за транспорт, за доставку ракет к батареям и снабжение запасными частями.

После этого задержки и накладки сошли практически на нет. Похоже, все наладилось. Продолжались и конструкторские работы, имевшие целью увеличение дальности, точности попадания и эффективности.

К концу июля 1944 года ситуация в Хейделагере стала критической. Из-за наступления русских войск мы больше не могли тут оставаться. Удалось найти место для нового полигона в густой лесистой местности примерно в 10 километрах к востоку от Тухеля. Мы назвали его «Вереск», и теперь наши ракеты летели в южную сторону.

Когда 6 сентября 1944 года ракеты наконец были пущены в ход, эксперименты на полигоне Хейдекраут продолжались. Что бы там ни утверждалось, но работа над «А-4» так и не была доведена до конца. Продолжало оставаться большим рассеяние по горизонтали, из-за нечувствительных взрывателей эффективность была неудовлетворительной, а часть ракет продолжала взрываться в самом конце траектории. Нам предстояло устранить эти недостатки, а также создать оптические, акустические и радиоустройства, фиксирующие момент попадания, поскольку теперь уже было невозможно с воздуха вести наблюдение за районом цели. Обычно сообщения агентов приходили с запозданием, и их нельзя было использовать для коррекции запусков.

Успех экспериментов зависел от достаточного количества ракет, которые мы получали для этой цели. Тех немногих, что мы собирали в Пенемюнде, не хватало, и все усовершенствования и новую аппаратуру приходилось ставить на ракеты прямо на производственных конвейерах.

Но пока наши достижения оставались весьма скромными. С августа 1944 года заводы «Миттельверк» выпускали 600 ракет в месяц; но возможности конвейерных линий позволяли без особых трудностей удвоить это число. Тем не менее узкое «бутылочное горлышко» поставок спирта основательно сдерживало нас. Кислород стал лимитирующим фактором после перемещения заводов по производству жидкого кислорода из Льежа и Виттрингена в Сааре. По самым грубым подсчетам, нам требовалось 9 тонн кислорода в день, чтобы заправить и запустить одну машину. Но после перекачки кислорода из заводских хранилищ в железнодорожные цистерны емкостью 48 тонн, а потом в машины с емкостями объемом 5–8 тонн от них оставалось примерно 5 тонн; надо было учитывать и потери от испарения, когда ракета, готовая к запуску, стояла на стартовом столе. То есть из каждых 9 произведенных тонн до ракеты, которой требовалось для заправки 4,96 тонны, доходило лишь порядка 5 тонн жидкого кислорода. Из больших железнодорожных цистерн за сутки испарялось 415 литров, а ракета перед стартом ежеминутно теряла 2 литра. Тем не менее в наше распоряжение ежедневно поступало от 28 до 30 ракет для военного использования и 5–7 для испытательных запусков и приемных проверок ракетных двигателей.

Появление на производственных контейнерах наших экспериментальных ракет означало задержки с поставками отдельных узлов, и первые несколько месяцев каждый раз, как возникала потребность в экспериментальных сериях, мне приходилось воевать с Каммлером. Для него самым важным было количество оперативных запусков. Он хотел сообщать высшему руководству об обилии их, а были ли они действенными, ему в тот момент казалось не важным. В то время мы постоянно опасались, что дальнейшим разработкам и экспериментам будет положен конец.

Постепенно начали поступать отчеты о результатах. Отступление на всех фронтах требовало увеличения дальности ракет; формировались новые ракетные части, и им были необходимы ракеты для освоения их. Каммлер наконец понял, что мы нуждаемся в большем количестве ракет. Но, учитывая то обилие задач, которые они должны были исполнять, их поступало исключительно мало. Запуски экспериментальных серий тянулись неделями. Для изменений и улучшений конструкций требовались месяцы.

С другой стороны, фронт настойчиво требовал увеличения поставок, которые должны были как можно быстрее поступать на передовую. Внеся небольшие улучшения в стандартную конструкцию, мы подняли минимальное давление и тем самым увеличили среднюю величину давления в камере сгорания, а также несколько расширили емкость топливных баков – мы добились увеличения дальности до 320 километров. Некоторые экспериментальные ракеты с еще более вместительными баками ракетного горючего, стартуя с Пенемюнде, покрывали расстояние 480 километров.

Из сообщений прессы нейтральных стран мы узнавали, что в Англии видели полет ракет, которые в конце траектории представали в виде докрасна раскаленной сферы. Нам такого видеть не доводилось. Конечно, мы знали, что темная серо-зеленая камуфляжная раскраска может воспламениться, но уменьшали эту опасность, покрывая корпус слоем графитовой краски.

В конце декабря 1944 года я нанес последний из своих многочисленных визитов в Хейдекраут. Поскольку русские наступали через Польшу, я обсудил вопросы эвакуации с командиром учебной экспериментальной части Мозером. Он собирался первым делом перебраться в леса к югу от Вольгаста.

Его батареям приходилось действовать в плохую погоду под дождем и снегом. В тот день, когда сгустились сумерки, была запущена последняя ракета. Небо прояснилось. Стояли зябкие морозные сумерки, и в небе ярко сияли звезды. Около 11 вечера небо зарделось красноватым пламенем ракетной струи, ударившей из сопла. Ракета начала свой путь. Была видна лишь пламенеющая точка выхлопа, и мы следили, как она плавно поднималась в небо.