Отто Дитрих - Двенадцать лет с Гитлером. Воспоминания имперского руководителя прессы. 1933-1945

В Бергхофе обычно после обеда Гитлер проводил короткие административные совещания. Он, например, мог обсуждать партийные проблемы с Борманом, с начальником рейхсканцелярии Ламмерсом, который одновременно заведовал отделением берлинской канцелярии в Берхтесгадене, или говорить с Риббентропом, который приезжал из Фушль-ам-Зее по первому же телефонному звонку.

Часто днем, вскоре после обеда, Гитлер совершал прогулки к небольшому чайному домику, находящемуся минутах в пятнадцати ходьбы прогулочным шагом. Чтобы соединить приятное с полезным, Гитлер приглашал на прогулку какого-нибудь официального посетителя. На расстоянии нескольких шагов сзади следовали дамы и мужчины из его ближайшего окружения. Замыкала эту странную «процессию», как он часто шутливо ее называл, его телохранитель, овчарка Блонди.

Компания проводила в павильоне час или два. Разговор в этом неизменном кругу часто бывал скучным, и Гитлер нередко засыпал в кресле возле большого круглого стола у камина. Как правило, короткий обратный путь в Бергхоф группа проделывала на автомобиле. Если у него не было специальных визитов или совещаний, Гитлер удалялся в свои частные комнаты на первом этаже дома – хозяйскую гостиную с камином и балконом и спальню. Там он оставался примерно до 8.30 вечера, когда подавался ужин. Перед ужином дамы обязательно переодевались, а за столом гости рассаживались уже в соответствии с новым планом.

У фрейлейн Браун была пара славных маленьких скотчтерьеров, одного из которых звали Негус. Когда ужин задерживался, Гитлер любил поиграть с этим забавным, но шустрым маленьким зверьком, подчинявшимся только своей хозяйке.

Во время войны, когда проводились государственные приемы в замке Класхейм близ Зальцбурга или партийные мероприятия в Мюнхене, Гитлер жил в Бергхофе. В таких случаях штаб вермахта тоже следовал за ним в Берхтесгаден, где размещался в казармах и во флигеле канцелярии. Члены оберкоманды вермахта являлись в Бергхоф в полдень и поздно вечером на регулярные совещания у Гитлера. Гитлер распорядился, чтобы от полудня до двух часов, пока длится совещание, дамы оставались в своих комнатах. Вечером члены OKВ приезжали в Бергхоф, когда Гитлер обедал со своими личными гостями. Адъютант докладывал, что все генералы собрались в главной гостиной. После обеда Гитлер шел к ним, а дамы ждали в столовой до конца совещания или, если они жили здесь постоянно, расходились по своим комнатам на первом этаже.

Сердцем дома была главная гостиная. В ней была красная мраморная лестница и большое раздвигающееся венецианское окно, из которого открывающийся пейзаж был похож на громадную картину. Там, рядом с огромным глобусом, Гитлер работал, стоя за большим столом возле окна. Там он подписывал бумаги, правил чертежи, просматривал меморандумы; на этом столе он раскладывал архитектурные планы и военные карты. За этим столом стоял Штауффенберг за несколько дней до покушения на Гитлера 20 июля 1944 года. В этой гостиной Гитлер принимал Муссолини, румынского короля Кароля с сыном и еще многих коронованных и некоронованных лидеров Европы. Здесь был принят Шушниг и решилась судьба Австрии. Здесь в канун нового, 1941 года Гитлер поднял бокал, на этот раз наполненный шампанским, за победу, которая, он был уверен, в наступающем году обязательно будет за ним. Здесь в мае этого года он неожиданно открыл письмо, потрясшее его, как пощечина, – письмо Гесса, в котором тот сообщал о своем перелете в Англию. Там, среди своих гостей, он сидел в ту ужасную, незабываемую ночь, когда гордый линкор «Бисмарк», потопив английский линейный крейсер «Худ», прорывался к берегам Франции, посылая Гитлеру одну радиограмму за другой. Он ничем не мог помочь тысяче отважных моряков, смотрящих в глаза смерти, ничем не мог помочь им в их героической борьбе; он только мог послать им последнее приветствие. Там он также услышал о грандиозном вторжении союзников во Францию, означавшем начало конца. И здесь он узнал ужасную новость об окончательном крахе немецкого Восточного фронта на Барановско-Сандомирском плацдарме, хотя в первые три дня русского прорыва не считал положение немецкой армии настолько серьезным, чтобы помешать его вылету в ставку в Восточной Пруссии.

За долгие годы в этой внушительной комнате произошло много событий. Она стала безмолвным свидетелем радости Гитлера от успехов и приступов ярости, охватывавших его при сообщениях о неудачах.

О его приступах ярости много писали и всегда много говорили. Я часто бывал свидетелем этого и чувствовал на себе силу его гнева. Эти вспышки представляли собой бунт его демонической энергии против мира жестокой действительности, но всегда направлялись против какого-нибудь человека. Это был протест сильной воли против еще более жесткой реальности. Ум Гитлера вносил разлад в его сердце; кровь, в свою очередь, воспламеняла его мозг. Ярость выплескивалась ураганом слов, который становился только сильнее, если ему начинали возражать. В таких случаях он, лишь повысив голос, мог смести все предметы, встречающиеся ему на пути.

Подобные сцены вызывались как мелочами, так и существенными причинами. Они происходили всякий раз, когда события разворачивались не так, как хотелось Гитлеру, не так, как он предсказывал, или когда в своем бесконечном недоверии к людям чувствовал саботаж (он всегда предпочитал объяснять собственные поражения чьим-то саботажем), или когда чья-то некомпетентность действовала ему на нервы. Когда он бывал в таком состоянии, обычные ошибки и оплошности считались тяжкими преступлениями. Смертные приговоры и концентрационные лагеря бывали результатом его неконтролируемой ярости столь же часто, как и «хладнокровного» размышления, как он сам это называл.

Вывести его из себя мог самый незначительный повод. В годы войны, например, на первых страницах газет не было помещено сообщение о смерти оперного певца Мановарды, высоко ценимого Гитлером. Это упущение прессы привело Гитлера в неописуемую ярость. Его невменяемое состояние длилось много часов, всю оставшуюся часть дня он фактически не мог работать. А вот еще один случай. В его доме в Оберзальцберге любимая овчарка Блонди не выполнила его команду встать на задние лапы. Я видел, как кровь ударила ему в голову от такого неповиновения, тем более что вокруг собралась огромная толпа обычных визитеров и Гитлер по привычке прогуливался перед ними. Две минуты спустя, когда какая-то женщина протянула ему петицию, он внезапно закричал на одного из своих ближайших сподвижников, стоявшего рядом с ним. Ничего не объясняя, на глазах у изумленной публики он выплеснул поток брани на ни в чем не повинного человека.