Райнхард Гелен - Война разведок. Тайные операции спецслужб Германии. 1942-1971

Несмотря на эти неудачи, все, кто проникся идеей мобилизации русского народа для успеха нашего общего дела, не пали духом. Преемнику Гальдера генерал-полковнику Цайтцлеру, занявшему свой пост 24 сентября 1942 года, удалось убедить высшее руководство в целесообразности нашей идеи. Новый начальник генерального штаба одобрил крупную пропагандистскую акцию (ее кодовое название «Проблеск надежды»). Для ее проведения в Дабендорфе подготовили 1500 русских офицеров и пропагандистов. Однако состоявшийся 8 июня 1943 года в Бергхофе [30]разговор между Гитлером, Кейтелем и Цайтцлером разрушил все планы. Фюрер категорически запретил делать любые конкретные заявления о политическом будущем России до предстоящей победы Германии, в чем он ничуть не сомневался.

Ко всем разногласиям и интригам, отнимавшим у нас немало сил, с осени 1943 года прибавились новые заботы. Гиммлер стал проявлять все больший интерес к власовскому движению. Он углядел в нем не только конкурента для эсэсовских частей, сформированных не из немцев (так называемых добровольческих частей), но и помеху планам расселения колонистов в России и создания там «славянской колониальной империи». Поэтому моему отделу, как и отделу пропаганды верховного главнокомандования, а также абверу приходилось все чаще вмешиваться, чтобы помешать перегибам и крайностям, с какой стороны они бы ни исходили. Нам приходилось сражаться на нескольких фронтах в ущерб военным действиям на Востоке.

Поздней осенью 1943 года русскому освободительному движению пришел конец. Оно прекратило свою деятельность, так и не успев принести реальных результатов. К этому времени Гитлер решил разоружить все подразделения, сформированные из местного населения, а личный состав использовать на трудовом фронте. Полковник Херре, сотрудник моего отдела, хорошо знавший все наши планы и намерения в отношении этого движения (он был начальником штаба добровольческих подразделений), через несколько дней после приказа Гитлера доказал, что предубеждение против добровольцев не имеет под собой никаких оснований. Число перебежавших на сторону противника и сдавшихся в плен волонтеров не превышало такого же числа в немецких частях. Короче говоря, не было ничего, что давало бы основание Гитлеру принять подобное решение. Напротив, расформирование подразделений из числа местных жителей, учитывая положение на фронте и пути снабжения войск, привело бы к катастрофическим последствиям для всего Восточного фронта. Даже генерал-фельдмаршал Кейтель, похоже, испытывал сомнения. В середине октября последовал новый приказ Гитлера: передислоцировать подразделения, сформированные из жителей России, на западный театр военных действий. Разоружение добровольцев отменялось.

И все же из-под ног русского освободительного движения была окончательно выбита почва. Пострадала идея освобождения народов России, а генеральный штаб лишился возможности использовать мощное психологическое и политическое средство для ведения войны. Это решение Гитлера явилось еще одним свидетельством его неспособности вести войну в современных условиях, исходя из принципов, разработанных Клаузевицем.

Считаю, что ныне мало смысла размышлять о том, был ли Гитлер в действительности вынужден в 1941 году решиться на военное столкновение с СССР. По моему убеждению, которое разделяют многие участники войны, Сталин собирался начать военную интервенцию в качестве третьей, находящейся в благоприятном положении страны, после того как капиталисты перегрызут друг другу глотки.

Я и сейчас убежден, что военная цель кампании 1941 года могла бы быть достигнута, если бы не пагубное вмешательство Гитлера в военные дела (битва за Киев – характерный пример). Но фюрер не видел никакой альтернативы и добивался лишь одного – завоевания жизненного пространства. Такой замысел вел к полному уничтожению России как государства, а не к политическому решению, к которому стремились мы и которое предусматривало дальнейшее существование российской державы. Даже после поражения в зимней кампании 1941/42 года наше положение ни в коем случае не было безнадежным. Более того, если бы мы действовали благоразумно, то сумели бы избежать гибельного конца. А благоразумие заключалось в первую очередь в том, что следовало бы признать: Россию с ее громадной территорией, богатыми сырьевыми ресурсами и многочисленным населением можно было победить, а лучше сказать – освободить от коммунизма, лишь с помощью самих русских. Народные массы в этой стране относились с антипатией, более того, ненавидели коммунистический строй и сталинскую систему в особенности. Но Гитлер не хотел считаться с этим. Он не только не использовал психологический настрой народов Советского Союза, которые в первой фазе войны проявили готовность понять немцев, но, посадив своих сатрапов, таких, как Кох, Заукель и Кубе [31], создавших невыносимые условия для местного населения, добился, что русские разочаровались в немцах, а потом стали их ненавидеть. Вот в чем главный просчет диктатора. И эта его ошибка весила значительно больше, чем принятые неверные оперативные решения. Ведь Гитлер своими непродуманными действиями повернул против себя моральные факторы, важное значение которых открыл Клаузевиц, анализируя опыт войн, которые вела революционная Франция.

До конца не выясненный, поскольку по нему никогда не проводилось дискуссий, вопрос: нужно ли раздробить Советский Союз на составные части (за это выступало министерство по делам восточных территорий, подталкиваемое представителями народов Прибалтики и Кавказа) или оставить его в виде союза государств (за что собиралось вести борьбу власовское движение) – в общем-то не играл решающей роли при оценке всего комплекса восточных проблем. Так или иначе, он, этот вопрос, решился бы сам по себе, возможно, даже в духе предложений генерала Власова.

Тот факт, что подразделения, сформированные из жителей России, в конце 1943 года перебросили на Западный и Южный фронт, подтверждал: у гитлеровского рейха не было четкой восточной политики. Гитлер не сумел убедить даже своих союзников – итальянцев, румын и венгров – в том, что они защищали свою родину на Дону и Волге. Что же можно было тогда ожидать от кавказцев, если их направили на Атлантический вал? Они считали, и надо признать – совершенно справедливо, что это – выражение недоверия к ним, что немцы сомневаются в их надежности и не желают сотрудничать с ними.

В августе 1944 года я столкнулся с тем, что Гиммлер вдруг изменил свою точку зрения на восточную политику. Напомню, что именно рейхсфюрер СС в свое время энергично насаждал теорию о людях низшей расы – «недочеловеках» и еще год назад называл генерала Власова «предателем» и «русской свиньей». Теперь же, видя, как быстро ухудшается военное положение Германии, он стал разделять точку зрения, которой я и мои сотрудники придерживались в течение долгого времени и против которой с упорством, достойным лучшего применения, выступала служба безопасности.