Вальтер Варлимонт - В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945

Вернемся к Северной Африке. События в Тунисе быстро привели к окончательной катастрофе 10–13 мая. Роммеля, давно уже дошедшего до предела нервного истощения, освободили от командования. Во второй половине марта началось наступление западных союзников одновременно с юга и запада, и нас вынудили отвести войска на узкий плацдарм на севере Туниса; Арним, преемник Роммеля, направил Йодлю письмо с просьбой «проинструктировать, будет ли эта борьба закончена поражением», и ответа не получил; Гитлер и Муссолини встретились в Берхтесгадене, где единственным человеком, смотревшим фактам в лицо, оказался Амброзио – к ярости Гитлера [221]; и последний, но не маловажный факт: Кессельринг продолжал давать оптимистические прогнозы и вносить предложения по переброске подкрепления.

Катастрофа произошла между 10 и 13 мая. Две немецко-итальянские армии сдались в плен; в них было около 300 000 человек – столько же, сколько защитников Сталинграда в последнем сражении за этот город. Несколько запоздалая эвакуация началась в середине апреля, но единственно, в чем она преуспела, так это помогла избавиться от «дармоедов». Авиационным формированиям и нескольким боевым частям тоже удалось в последний момент ускользнуть.

На этот раз Гитлер открыто не высказал упреков командовавшим там генералам. Но когда я, замещая Йодля во время его отпуска, начал докладывать на совещании о последних событиях и понесенных потерях, Кейтель подал мне знак остановиться; Верховного главнокомандующего вермахтом, видимо, надо было пощадить и избавить даже от трезвого военного доклада о результатах его руководства. Предположительно, по той же самой причине не прозвучало ни слова о потере Туниса и в докладе гросс-адмирала Дёница, который он представил Гитлеру 14 мая по возвращении из очередной поездки в Рим. Нелишне привести здесь выдержки из дневника Геббельса, где явно описываются его разговоры с Гитлером в ставке:

«9 мая. Северная Африка… гимн героизму… задержала развитие событий на полгода, тем самым дала нам возможность завершить строительство Атлантического вала и так подготовиться на всей территории Европы, чтобы о вторжении не могло быть и речи.

10 мая. Для него [Гитлера] нет большего счастья, чем сменить серую военную форму на коричневую, снова ходить в театры и кино… и снова быть обычным человеческим существом среди людей. Его просто тошнит от генералов. Он не может представить себе большего счастья, чем не иметь с ними дела. Его мнение обо всех генералах ужасающее… Он говорит: все генералы врут; все генералы вероломны; все генералы против национал-социализма; все генералы реакционеры…

Я рад, что фюрер столь высокого мнения о Роммеле.

11 мая. Мы подробно обсуждали ситуацию в Тунисе. Фюрер видит ее теперь как безнадежную».

Вскоре после этого, в начале июля 1943 года, Гитлер сам выступил перед старшими офицерами на Восточном фронте:

«Естественно, я пытался просчитать, оправданно ли было это предприятие в Тунисе, которое в конечном итоге привело к потере людей и боевой техники. И пришел к следующему выводу: оккупацией Туниса нам удалось на полгода отодвинуть вторжение в Европу. Еще важнее то, что Италия по-прежнему член оси.

Если бы мы этого не сделали, Италия наверняка переметнулась бы от оси на сторону противника. Западные союзники на каком-то этапе смогли бы высадиться в Италии, не встретив сопротивления, и пробиться к Бреннерскому перевалу, а из-за прорыва русских под Сталинградом у Германии не было бы ни единого солдата, чтобы отправить туда. Что неизбежно быстро привело бы к поражению в войне» [222].

Ни одно из его утверждений не соответствовало известным нам на тот момент фактам, и с точки зрения последующих событий и планов союзников, о которых мы знаем теперь, ни одно из них не было правильным. Более того, точно так же, как и в случае со Сталинградом, в них нет ни единого слова о том, что своевременным отводом войск можно было предотвратить катастрофу в Тунисе.

Финал в Тунисе в значительной степени добавил напряженности в отношениях с Италией, которые уже когда-то были омрачены событиями на Балканах. Оба партнера оси плели интриги в борьбе за политическое руководство на юго-востоке Европы, и их разногласия начали теперь сказываться на военном сотрудничестве, в частности на действиях против Михайловича и его партизан, которым итальянцы во многом помогали. Из-за этого Гитлеру пришлось в конце февраля командировать Риббентропа в Рим, чтобы выразить протест Муссолини и итальянскому Верховному командованию, и я получил приказ отправиться туда и помочь ему.

Во время путешествия в специальном поезде Риббентропа я оказался в непривычной «штатской» атмосфере, и это впечатление усилилось благодаря официальному приему на «главном вокзале» Рима – мирная картина с большим количеством молодых людей вокруг в черной дипломатической форме. В течение следующих дней основная моя работа в палаццо Венеция заключалась в том, чтобы обрисовать обстановку и изложить пожелания ОКВ Муссолини. Вскоре стало ясно, что глава Верховного командования гораздо меньше, чем Муссолини, склонен был поддерживать гитлеровские взгляды и требования; более того, последующие переговоры, которые я вел с Амброзио, оставили у меня полное впечатление, что теперь Муссолини не имеет авторитета в военных кругах. Соглашение в итоге было достигнуто, в основном на тех условиях, которых требовали мы, но лишь после того, как пришлось вмешаться Муссолини, и после бурного обсуждения итальянских контрпредложений и проектов приказов, которое продолжалось до вечера следующего дня. Риббентроп был явно более-менее удовлетворен и выехал на следующий день вместе со своей обычной свитой подышать весенним воздухом в Кампании; он очень рассердился на меня за то, что я не пошел на официальную церемонию прощания и обратно отправился самолетом. Однако вскоре стало ясно, что ни итальянские власти в Риме, ни те, кто находился в восставшем районе, не имели намерения твердо держаться этих договоренностей.

8—10 апреля 1943 года Гитлер встречался с Муссолини в Зальцбурге, но то был всего лишь один из ряда «государственных визитов», которые проходили тогда в Берхтесгадене и вблизи него. Насколько я помню, целая вереница высокопоставленных представителей союзных держав появлялась на один-два дня, чтобы получить информацию об обстановке и обсудить дальнейшие перспективы войны. Разговоры с союзниками случались редко, поэтому наш штаб оперативного руководства ОКВ, как любой нормальный штаб, готовил всеобъемлющую сводку по всем военным аспектам, представлявшим взаимный интерес: системе командования, расстановке сил, поставке боевой техники, управлению и экономики. Большинство этих людей уезжали, не повидавшись с Гитлером или, по крайней мере, явно не повлияв на ситуацию. Как правило, даже Кейтель не присутствовал на этих встречах. Гитлер проводил их в своей обычной манере, а это значит, что главной их целью оказывалась пропаганда. Он не давал своему военному штабу ни полномочий, ни возможности обсуждать важные военные вопросы со штабами визитеров.