Вальтер Варлимонт - В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945

В той мере, в какой эти планы оказывали поддержку десантной операции в Англии, штаб Йодля их с энтузиазмом подхватывал и развивал. Однако Гитлер принимал все эти предложения с равным отсутствием энтузиазма, и в тех случаях, когда они каким-то образом касались Средиземноморья, рассматривал их только после длительной проволочки, а затем откладывал в сторону точно так же, как поступал с предложениями о высадке в Англии. В начале сентября 1940 года он распорядился исследовать возможность оккупации большой группы островов в Восточной Атлантике: Мадейры, Канарских, Азорских и Кабо-Верде, а также изучить «возможную оккупацию Португалии»; это выглядело скорее как тактика, задуманная для того, чтобы отвлечь всеобщее внимание от операции «Морской лев», а не как серьезные намерения со стороны Гитлера. ОКМ подготовило несколько планов, и первому критическому анализу эти планы подвергались в оперативном штабе ОКВ; Йодль не возражал и даже издал несколько дополнительных инструкций на эту тему, в результате эта бесполезная и бесплодная работа затянулась на месяцы.

Тем временем произошло событие, которому, как ни одному другому, суждено было положить конец планам высадки в Англии: неожиданно мысли Гитлера обратились к Советской России! Быстрота, с которой принималось это ужасное решение, сравнима только с масштабностью его последствий, ряд которых мы ощущаем до сегодняшнего дня.

Краткий период времени ставка провела в Берлине, а после выступления Гитлера в рейхстаге 19 июля, когда он почти не оставил надежды на мирное соглашение с Англией, постепенно снова собралась в районе Берхтесгадена; отдел «Л» разместился в своем спецпоезде «Атлас» на станции Бад-Рей-хенхолл. Во время заседания рейхстага некоторым были пожалованы воинские почести, среди них повышение Йодля до звания генерала прямо из генерал-майора. Поэтому мы очень удивились, когда 29 июля Йодль дал знать, что хочет встретиться с офицерами отдела «Л». Хотя не так уж много мы и сделали, но все решили, что это необычное посещение должно быть связано с каким-то особым признанием вследствие нашей победы на западе [106]. Нас присутствовало четверо, и мы сидели за отдельными столиками в вагоне-ресторане [107]. Вопреки ожиданиям, Йодль прошелся по вагону, чтобы убедиться, что все двери и окна закрыты, а затем без всякого вступления объявил, что Гитлер решил «раз и навсегда» избавить мир от опасности большевизма, осуществив внезапное нападение на Советский Союз, которое намечено на ближайшее время, то есть на май 1941 года.

Эффект от слов Йодля был как удар током. Мы ужаснулись еще больше, когда из ответов на первые же наши вопросы поняли, что нет необходимости доводить сначала до конца войну против Англии и что победа над Россией, последней «влиятельной силой на континенте», – это наилучший способ заставить Англию заключить мир, если не доказана возможность добиться этого другими средствами. Возражали почти хором: не означает ли это, что такое решение приведет нас к войне на два фронта, чего до сих пор нам посчастливилось избежать? И если основная часть вооруженных сил должна направиться на восток, то как быть с воздушными налетами, от которых все больше и больше страдают наши города? Во всяком случае, откуда столь внезапная перемена, если всего лишь год назад с Москвой был подписан и с восторгом встречен пакт о дружбе и ненападении, если, насколько известно, условия этого договора о военных поставках России в Германию выполняются пунктуально и в полном объеме? Йодль отражал каждый вопрос, и на каждый у него имелся ответ, хотя никого из нас он не убедил. Мне особенно запомнились два из его ответов: первый – когда он повторил точку зрения Гитлера и, вероятно, свою собственную, заявив, что столкновение с большевизмом неизбежно, а потому лучше провести эту военную кампанию сейчас, когда мы находимся на пике нашей военной мощи, чем оказаться перед необходимостью снова призывать германский народ к оружию через несколько ближайших лет; второй – когда он сказал, что самое позднее к осени 1941 года всю мощь авиации, боеспособность которой поднимется на новый уровень благодаря грядущим победам на востоке, снова можно будет задействовать против Англии. В конце яростного, продолжавшегося около часа спора стало ясно, что мы должны делать: представить проект приказа о подготовке к немедленной транспортировке, передвижению и размещению большей части сухопутных и военно-воздушных сил на оккупированной территории Западной Польши (где, между прочим, были плохие коммуникации). Под заголовком «Развертывание сил на востоке» этот приказ был включен в протоколы обвинения в Нюрнберге в качестве первого документа, касающегося «агрессии» против Советской России [108].

Какова была подоплека столь внезапного коренного изменения всех наших планов? Вскоре после откровений Йодля мы случайно узнали, что первоначально Гитлер решил осуществить нападение в конце лета 1940 года. Понадобились настойчивые протесты Кейтеля и Йодля, изложенные в памятной записке, которую я сам видел, чтобы убедить Верховного главнокомандующего в том, что одни лишь факторы времени и расстояния вместе с погодными условиями делают этот план абсолютно невыполнимым. Услугу, которую таким образом оказали эти старшие офицеры ОКВ, не следует недооценивать, хотя есть все основания предполагать, что они думали не более чем о временной отсрочке. Тем не менее она давала возможность другим и более влиятельным голосам использовать выигранное таким образом время, чтобы выступить против такого страшного замысла. Однако, насколько известно, ничего подобного не случилось.

Для полноты представления стоит упомянуть (в порядке очередности) несколько других важных событий того периода, о которых я узнал лишь после войны. Как уже говорилось, о возможности такого поворота Гитлер намекал своему ближайшему окружению еще весной 1940 года. В разговоре с фельдмаршалом фон Рундштедтом 2 июня 1940 года, который записал присутствовавший при нем ныне покойный генерал фон Зоденштерн, Гитлер сказал, что теперь, когда, по его представлениям, Англия готова к миру, он начнет сводить счеты с большевизмом.

Дневник Гальдера за тот период иллюстрирует демагогические высказывания Гитлера:

« 22 мая 1940. Главнокомандующий имел беседу с Гитлером и поднял вопрос о позиции России. Фюрер считает, что, если он будет настаивать, Россия ограничит свои притязания на Бессарабию.

26 июня 1940. Позиция России стоит на переднем плане внешнеполитических вопросов. Общее мнение, кажется, таково, что проблема Бессарабии может быть решена без войны».

В начале июля 1940 года сэр Стаффорд Криппс, британский посол в Москве, вручил Сталину меморандум от Уинстона Черчилля, содержание которого через несколько дней было передано советским правительством германскому посольству в Москве; меморандум убеждал Россию перейти на другую сторону и действовать против Германии.