Фридо Зенгер - Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945

Злым духом «чернорубашечников» Болоньи был профессор медицинского факультета местного университета. Как только я прибыл в город, мне сразу указали на него как на интригана. Как правило, подрывных элементов и среди националистов, и среди фашистов становилось все больше по мере того, как все безнадежнее становилась ситуация. Этот профессор стоял в оппозиции к мэру и префекту, а значит, и ко мне. Но сам он держался в тени, отказываясь вступать в любую дискуссию, и прятался за спину командира бригады «чернорубашечников», который тоже был недоступен.

В конце ноября были убиты четверо уважаемых граждан Болоньи. Будучи признанными врагами фашизма, они скомпрометировали себя тем, что в 1943 году после падения Муссолини пытались возродить старые политические партии. Жители города приписали это убийство профессору, но доказательств, естественно, не нашлось. Возбудить против него уголовное дело было трудно еще и потому, что в своей борьбе против партизан «чернорубашечники» действовали на благо «германского дела» и несли при этом значительные потери. Профессор имел поддержку в лице Паволини, секретаря партии, тогда как министр внутренних дел Буффарини и префект выступали за его высылку.

Между тем Ран, посол Германии в фашистско-республиканском правительстве, тоже возражал против удаления профессора, так как это явилось бы политическим актом, направленным против экстремистского фашизма, который, разумеется, был в большем почете у германского правительства, нежели у самого Муссолини. И все-таки Ран проявил понимание в отношении выбранного мной способа общения с итальянским населением. Но когда он высказался в этом духе, докладывая своему шефу из министерства иностранных дел Германии, Риббентроп дал понять, что он предпочитает бескомпромиссные методы моего предшественника. Традиционные роли солдата и дипломата поменялись местами. Фронтовой военный командир всегда должен быть готов принять жесткие меры в интересах своих войск, тогда как министр иностранных дел обязан поддерживать добрые отношения со своим союзником; теперь все стало наоборот. Посол Ран назначил в мой корпус в качестве офицера связи молодого атташе по фамилии Закс, поскольку придавал огромное значение обстановке в Болонье и был прав.

Несмотря на возражения, я решил возбудить дело против профессора. И его, и шефа «чернорубашечников» выдворили из Болоньи. На совещании я объяснил им, что поскольку район находится на передовом участке фронта, то для поддержания административной власти важно обеспечить единство различных итальянских фракций. А так как такие люди этому не способствуют, я вынужден их удалить, несмотря на жертвы во имя «германского дела», которые понесли команды «чернорубашечников». Преемником профессора был назначен честный и лояльный глава района Кремони по фамилии Черкьяри.

Высылка профессора принесла мир политическим фракциям в Болонье. Консолидировалась власть комендатуры городского гарнизона и государственных и городских чиновников, которые согласовывали с ней свою работу. Борьба против «чернорубашечников» стала популярной; их посягательства были направлены против гражданских лиц, а не против немецких солдат.

Я понимал, что враждебность «чернорубашечников» я переживу, гораздо опаснее было ухудшение отношений с СД, которое произошло в результате моей акции. СД рассматривала высылку профессора как проявление неуважения к ее мнению. Обычная вражда между вермахтом и СД стала особенно острой. Повсюду СД являлась главной полицейской властью, а Болонья находилась в зоне предполагаемых боевых действий, которой по всем канонам следовало быть под властью вермахта. Но при сложившихся обстоятельствах это оказалось недостижимо. Хотя шеф СД в Болонье и имел всего лишь чин капитана, он никак мне не подчинялся, а, наоборот, считал себя равным мне. Мы отлично знали, что для обеспечения «безопасности рейха» в его обязанности входили постоянные доносы на высших военных командиров, которым партия справедливо не доверяла. Через несколько недель после случая с профессором генерал Вольф, возглавлявший СС и полицию в Италии, рассказал мне, что Гитлер несколько раз требовал моей отставки, которой удалось избежать только благодаря вмешательству самого Вольфа и Кессельринга.

Я старался освободить СД от какой-либо ответственности за безопасность войск в районе Болоньи и свести их функции к охране и отправке гражданских заключенных. Что касается всего остального, то я постепенно передавал дела итальянских нарушителей закона итальянским властям. Если преступления совершались против германских оккупационных сил, я отдавал распоряжение рассматривать подобные дела в обычных гражданских судах.

Из-за близости Болоньи к линии фронта ей трудно было предоставить статус открытого города. Кессельринг по собственной инициативе несколько раз писал мэру, уверяя, что хочет уберечь этот город от ужасов войны и рассматривает его как открытый. Приняв командование в этом районе, я запретил доступ в центр города всем немецким войскам. Мою акцию восприняли как следствие решения, принятого Кессельрингом. Мэр рекламировал эту меру как мог, предвосхищая таким образом, как всем казалось, факт придания городу статуса нейтрального, что, по его мнению, было бы в интересах города и его обитателей. Для меня же основной резон был в том, чтобы не связываться с партизанами. Кроме того, так проще было охранять войска и поддерживать в них дисциплину. Но когда воздушные налеты союзников на город совсем прекратились, его жители поверили, что между воюющими сторонами достигнуто полное взаимопонимание. Я, естественно, предположил, что союзникам дали знать о том, что Кессельринг прилагает все усилия, чтобы придать городу статус нейтрального, а также о принятых мной мерах по умиротворению. Несомненно, было вмешательство и Ватикана, и правительства Бадольо с целью сохранить город, однако в случае с Болоньей все это не привело к подписанию международного соглашения, как и в случае с Монте-Кассино и Флоренцией.

Тем не менее, события могли развиваться так, что мне пришлось бы организовывать оборону Болоньи и строить тыловые укрепления. Возможность такого поворота надо было предусмотреть. Тогда агитация за нейтральный статус легко могла навлечь на меня риск нарушить некое международное соглашение. Следовательно, в моих интересах было добиться заявления, что в случае прорыва на этой ключевой позиции я не получу никаких иных приказов, кроме как защищать город до самого конца. Такая оборона в этом городе возможна, как и во всех других. Более того, рельеф местности на южной окраине Болоньи вполне подходил для обороны, потому что там было множество пещер.