Фридо Зенгер - Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945

Особенностью тех боев было упорство, с которым русские обороняли эти плацдармы. Не имея в своем распоряжении танков, они оказались в невыгодном положении. Но с другой стороны, у них было и преимущество, поскольку их батареи на северном берегу получали легкую добычу, едва германские войска выдвигались к самой реке или в населенные пункты вблизи берега. В итоге за явно удачными наступательными действиями наших войск часто следовала неудача в достижении цели. В подобных случаях очень заманчиво было ввести в бой имевшиеся в наличии танки раньше времени.

Поведение противника было непредсказуемым. Иногда его командиры низового звена строго выполняли приказ держаться. Если русская пехота терпела поражение, солдаты бросались лицом в снег и лежали неподвижно, притворяясь убитыми. Обычно такая уловка не проходила только потому, что все люди оказывались в одинаковых позах. Разумеется, «мертвецы» имели обыкновение исчезать ночью всякий раз, когда у нас не хватало сил на облаву.

Другие младшие командиры русских действовали явно наперекор полученным приказам. Особенно это было заметно в начале года, пока Дон оставался замерзшим, когда они передвигались по льду, преследуемые огнем со своей стороны. Некоторые подразделения повторяли попытки перейти реку до самой весны, пока лед не растаял. Многие расстались с жизнью, пытаясь переплыть в ледяной воде. Другие, не выдержав холодной воды, карабкались на торчащие из реки деревья.

Эти стычки продемонстрировали слабость пехотных дивизий, в которых нет бронетехники. Дивизия, недавно прибывшая из Франции, стояла восточнее нас и проводила такие же операции по захвату плацдармов, что и моя, но без танков успеха не имела.

Теперь я снова оказался в подчинении 57-го танкового корпуса, который был мне знаком прежде. Поэтому ко мне прислушались, когда я отказался помочь соседним дивизиям, предоставив им свои танки. Мой собственный опыт говорил о том, что командиры, не привыкшие к танкам, могут неправильно ими распорядиться. Я одолжил им не только танки, но и пехоту, закаленную в танковых боях, но под моим личным командованием. Я сопровождал эти боевые группы и предложил использовать во взаимодействии с танками штурмовые роты при условии, что сам буду наблюдать за ходом операции.

Энтузиазм, с которым приняли мои предложения в штабе корпуса, отразился и в ряде других указаний. Я мог, например, откладывать начало некоторых атак на том основании, что слишком велика доля участвующего в них пополнения. Я не раз замечал, что потери можно значительно сократить, если дать возможность этим необстрелянным войскам постепенно акклиматизироваться к боевым условиям и научиться вести себя под огнем. Я наблюдал, как находившиеся в стрелковой цепи молодые солдаты под пулеметным огнем из лучших побуждений пытались немедленно оказать помощь раненому товарищу, что приводило лишь к новым потерям.

После одного из самых кровопролитных боев я похвалил одного начальника штаба батальона, который взял на себя командование, когда ранили его командира. Позже в тот день мне стало известно, что этого молодого офицера тоже ранило, но никто этого не заметил, а он отказался покинуть поле боя, хотя его раны давали ему такое право. На перевязочном пункте я увидел двух военврачей, полностью занятых им: один перевязывал ему руку, другой – голову. Оба медика тоже были ранены. Таков был дух нашей скромной, плохо вооруженной баварско-швабской 17-й танковой дивизии. Я так сильно к ней привязался, что не хотелось даже думать о том, что когда-нибудь придется передавать кому-то командование. Однако это время пришло раньше, чем я предполагал. Затем я наслаждался несколькими неделями отдыха, предоставленного всем частям, выведенным в резерв, неделями без ежедневных потерь, когда можно пожить в чуть более просторном помещении, в чистоте и даже немного заняться спортом. Один любезный офицер организовал доставку моей лошади. Наедине со своими мыслями я катался верхом по степи, изредка бросая взгляд в сторону теперь уже далекого Восточного фронта.

В июне 1943 года меня вызвали в ставку Гитлера. 22-го Гитлер принял меня в Оберзальцберге во время рабочего совещания. При этом присутствовали фельдмаршал Кейтель, генерал Варлимонт и несколько адъютантов. Кейтель ознакомил меня с моей новой задачей – отвечать за оборону Сицилии в качестве офицера связи при командовании 6-й итальянской армии.

Обязанности, которые возлагал на меня Гитлер, были весьма неопределенными. Рассуждая о возможностях обороны Сицилии, он, как всегда, поражал своим глубоким знанием деталей. Он размышлял, можно ли защитить этот остров двумя германскими дивизиями без привлечения итальянских войск. Одна из этих дивизий уже находилась там, другая была в пути. Гитлер раздумывал также, можно ли использовать для активной обороны остальные 30 тысяч германских солдат, размещенных на острове, – личный состав ПВО, наземный состав люфтваффе, подразделения тыла и т. д.

Гитлер уже сталкивался с предательством Италии и возлагал вину за это на «махинации двора, общественности, Генерального штаба и прочих». Взглянув на меня с недоверием, он добавил: «Вы конечно же знаете итальянцев». Затем продолжил свои разглагольствования о стратегии союзников, которые, «потерпев неудачу в попытке перепрыгнуть на Сицилию сразу же после высадки в Северной Африке, уже проиграли свою войну в Средиземном море».

Приписываемое Гитлеру магическое влияние на людей не произвело на меня абсолютно никакого впечатления. Едва ли могло быть иначе, ведь я ненавидел его за все те беды, которые он принес моей стране.

После совещания со мной беседовал генерал Варлимонт во время завтрака в его доме. У него сложилась четкая оценка ситуации; он понимал, что в случае мощного удара союзников лучше всего переправить главные силы на континент, но считал, что материальную часть следовало бы оставить. Такая оценка и постановка моей задачи не совпадали с тем, что сказал Гитлер.

Кейтель тоже поговорил со мной после общего совещания. Через генерала Хубе, находившегося в Италии, он был в курсе обстановки на Сицилии и, видимо, как и Варлимонт, был скептически настроен в отношении перспектив обороны этого острова. Он придерживался мнения, которое позднее подтвердилось, что не удастся собрать воедино ограниченные германские силы в качестве мобильного резерва в глубине острова или в его восточном секторе. Состояние горных дорог и превосходство противника в воздухе препятствовали бы любому передвижению войск в дневное время суток.