Николай Крылов - Сталинградский рубеж

Где-то вон там, в стороне от нынешнего парадного входа на курган, находился блиндаж армейского КП, памятный началом боев на ближних подступах к городу и первой встречей с прибывшим из-за Волги Василием Ивановичем Чуйковым. А, должно быть, в той вот лощинке ниже по склону, покрытой, как и тогда, густым кустарником, мой заботливый ординарец Володя Ковтун собирал дикие груши, чтобы угостить меня сваренным на костре "фруктовым супом"...

Пытаюсь отыскать глазами по всплывающим в памяти приметам места наших наблюдательных пунктов. Они были на "плечах" кургана, боковых его выступах, оставшихся такими же, как прежде. Но вот на самой вершине, за которую, сменяя друг друга, упорно дрались и гвардейцы Родимцева, и бойцы из дивизий Ермолкина и Горишного, и дольше всех - сибиряки Батюка, все так изменилось, что не сразу угадаешь, где были характерные "верблюжьи горбы". Вершина выровнена и стала заметно выше.

Каменная лестница прерывается аллеей пирамидальных тополей. Проходим площадку, где огромные скульптуры запечатлели людей-великанов (а сталинградцы и были по сути своей великанами!) в мгновения напряженнейшей, смертельной борьбы. Затем нас обступают стены-руины, словно поднявшиеся на курган со сталинградских улиц, какими они были в разгар боев. Это не безжизненные, не опустевшие руины - из камня повсюду выступают человеческие фигуры и лица. Высеченные рядом слова звучат как их голоса.

"Я - из 62-й" - и этим уже все сказано.

"Граната вперед, а ты за ней!" - это из памятки бойцам штурмовых групп, которую все знали наизусть.

"Из всех оправдывающих причин будет признаваться уважительной только одна - смерть" - это из резолюции комсомольского собрания перед боем.

"За Волгой для нас земли нет!" - крылатые слова, выразившие предельно ясно общую решимость выстоять...

Из невидимых, где-то скрытых динамиков слышатся боевые команды, лаконичные донесения, фразы из сводок Совинформбюро. Их перекрывают пулеметные очереди, гул орудийных залпов.

Мне кажется, что я слышу и песню. Ее нет на включенной сейчас пленке, но, пробужденная нахлынувшими воспоминаниями, она зазвучала в ушах сама собою:

Тучи над Волгой клубятся, бой от зари до зари,

Все мы теперь сталинградцы, все мы теперь волгари...

Неизвестно кем сложенная, она стала в Сталинграде любимой солдатской песней, и знали ее, наверное, все.

Ближе к вершине врос в землю Мамаева кургана суровый, похожий очертаниями на гигантский блиндаж Зал воинской славы. В центре его трепетный факел Вечного огня, замершие бойцы почетного караула. А на стенах сверху донизу - имена павших в великой битве. Многие тысячи имен. Но и стены такого зала, конечно, не вместили всех.

Тихо льется скорбная музыка. К горлу, как ни крепись, подступает давящий комок. Старая женщина в темном платке становится на колени. Кому пришла она поклониться - мужу, сыну?.. И у многих-многих из тех, кто проходит здесь нескончаемой чередой, сейчас на устах дорогие имена близких.

Еще выше - святая святых кургана-памятника, братские могилы. Это над ними, охраняя их покой, стоит с мечом Родина-мать. Вдоль дорожки, опоясывающей новую, насыпную вершину кургана, выступают из свежей травы плиты с именами прославленных сталинградских героев.

Герой Советского Союза гвардии рядовой Петр Алексеевич Гончаров.

Сталевар завода "Красный Октябрь" Ольга Кузьминична Ковалева.

Герой Советского Союза гвардии генерал-майор Виктор Григорьевич Жолудев.

Герой Советского Союза гвардии генерал-лейтенант Степан Савельевич Гурьев.

Герой Советского Союза генерал-майор Леонтий Николаевич Гуртьев.

Генерал-майор Николай Филиппович Батюк...

Не все они покоятся здесь. Гуртьев пал при освобождении Орла, Гурьев в бывшей Восточной Пруссии, а ныне - Калининградской области, где его именем назван город. Но все они - сталинградцы и заслужили право на то, чтобы вечно сияли их имена на вершине кургана, который в дни, когда у Волги решалась судьба страны, кто-то назвал главной высотой России.

Война убивает людей по-разному. Гуртьева сразил осколок снаряда. Так же, управляя боем, погиб на Украине Камынин - будучи уже не заместителем начальника штаба армии, а командиром прославившейся в Сталинграде 39-й гвардейской дивизии, которую принял от Гурьева, ставшего командиром корпуса. А Батюк, остававшийся невредимым, когда сам водил солдат в контратаки, скоропостижно умер на своем посту. И вслед за ним, в том же сорок третьем году, - незабвенный Кузьма Акимович Гуров. Вскоре после войны безвременно скончался Николай Митрофанович Пожарский... Но и бесстрашный комдив, и член Военного совета, навсегда ставший для меня образцом большевистского комиссара, и главный наш артиллерист были смертельно ранены еще в Сталинграде, сделав здесь то, что превысило меру отпущенных человеку сил.

Долго стоял я на зеленеющей вешней травой вершине Мамаева кургана, вспоминая дорогих боевых товарищей - и мертвых, и живых. И заново радовался в душе за тех, кому посчастливилось дойти от Волги до Берлина или других победных рубежей. За нашего командарма Василия Ивановича Чуйкова, за доблестных сталинградских комдивов Людникова, Родимцева, Смехотворова, за лихого танкиста Вайнруба, за снайпера Зайцева, метко бившего фашистов и на немецкой земле, за самоотверженных моих помощников в армейском штабе Калякина, Велькина Мережко.., И еще за многих-многих, с кем познакомил читателей этой книги и о ком рассказать не смог.

Вспомнил и Александра Семикова, смелого и удачливого офицера связи, в которого как-то сразу очень поверил при первом знакомстве в Карповке и которого столько раз посылал, что называется, и в огонь и в воду, твердо зная - пока жив, не подведет.

Расставаясь в сорок третьем году с 8-й гвардейской армией, я попросил командарма Чуйкова послать капитана Семикова в Академию имени М. В. Фрунзе, на ускоренный курс, куда открывался тогда набор. Оттуда он вернулся в свою армию, подступавшую уже к границам Германии, принял полк и отличился в боях у Одера. Полковник Александр Иванович Семиков закончил войну Героем Советского Союза. К этому надо добавить, что полк его - 227-й гвардейский входил в 79-ю гвардейскую дивизию, бывшую 284-ю стрелковую, - дивизию покойного Батюка.

Я не в состоянии познакомить читателя с тем, как сложились после Сталинграда судьбы всех героев моих воспоминаний: для этого потребовалась бы новая книга. Но дальнейшая военная судьба рядового штабного офицера Семикова, его командирский рост характерцы для многих, воевавших в Сталинграде. Ведь переломный сталинградский рубеж Великой Отечественной войны примечателен и тем, что удержавшие его люди уже очень много узнали о том, как добывается победа, и крепче, чем когда-нибудь, верили: завоевать ее - нам под силу.