Евгений Анисимов - Анна Иоанновна

Кабинет министров начал свою работу осенью 1731 года не на пустом месте — с самого начала царствования Анны шел поиск своей модели политики. Ее основами становятся, с одной стороны, во многом показная, формальная преемственность идеалов Петра Великого, верной последовательницей которого стремилась изобразить себя Анна, а с другой стороны — намерение исходить из той реальности, которая была уже несовместима с петровским политическим опытом и требовала другой политики. В начале анненского периода заметны попытки выработать общие принципы политики, которыми надлежало руководствоваться и в дальнейшем. Сохранилась записка Остермана за 1730 год, где он сформулировал принципы, которые надлежало, по его мнению, учитывать императрице во внутренней политике.

Остерман считал, что основу правления должны составлять «Страх Божий, милосердие и снисходительство, любовь к правосудию и исполнение онаго». Были и более конкретные предложения: проводить регулярные совещания сановников, привлекать к ним сенаторов и президентов важнейших коллегий, учредить комиссию, чтобы закончить свод законов — Уложение (давняя мечта законодателей XVIII века, все еще державших на столе устаревшее Уложение 1649 года). Остерман предлагал создавать новые школы, следить за судопроизводством и тем, что теперь называют «исполнительской дисциплиной». Разумеется, все это были благие пожелания, как и неопределенные советы «все слушать и все изследовать». Но все же в проекте вице-канцлера были хоть какие-то конструктивные принципы политики. До этого, во времена верховников, и таких общих положений не было — двигались вслепую.

Драматические события начала 1730 года выдвинули на передний план проблему статуса и положения российского дворянства. С петровских времен произошли заметные изменения в положении, а главное — в мировоззрении вчерашних служилых людей, а теперь — «шляхетства». И новое правительство Анны уже не могло не считаться с их требованиями и настроениями. Анна пошла навстречу пожеланиям и сословным требованиям шляхетства, а это расширяло социальную основу ее власти. Расчет был верный — как бы по-разному ни относились группировки дворян к проблеме ограничения власти императрицы, все они были едины, когда заходила речь об их сословных интересах. Наиболее полно социальные требования шляхетства отразил проект Черкасского, который был поддержан и авторами других проектов. Дворяне единодушно просили уменьшить срок службы до 20 лет, заменить учебой в специальных учебных заведениях тягостную службу своих сыновей рядовыми в полках. Все дворяне настаивали на отмене закона Петра I о единонаследии 1714 года, согласно которому помещик имел право передавать свое имение только старшему из сыновей, младшие же были обречены искать пропитание в канцеляриях и в армии.

Правительство Анны провело несколько изменений в сфере дворянской политики, которые позволяют говорить о том, что в 30-е годы XVIII века была начата новая глава в истории русского дворянства. 9 декабря 1730 года был издан указ, в котором констатировалось, что положения указа 1714 года о единонаследии «по состоянию здешняго государства не к пользе происходят». И далее детально обосновывалась необходимость его отмены: «отцам не точию естественно есть, но и закон Божий повелевает детей своих всех равно награждать», а потому помещики, пытаясь обойти петровский указ, продавали деревни, чтобы на вырученные деньги обеспечить будущее младших сыновей. Не меньше ухищрений было и с оформлением приданого для дочерей. Эти пункты, «яко необыкновенные сему государству», предлагалось отменить и «с сего указа в разделении детям как движимых, так и недвижимых имений чинить по Уложению» 1649 года и на этом основании помещикам «дать в том волю».

Указ дал дворянам несравненно большую, чем прежде, свободу распоряжения имением, своим главным достоянием. В марте 1731 года был издан еще один указ, подтверждавший отмену закона о майорате и предписавший «как поместья, так и вотчины именовать равно одно: «недвижимое имение-вотчина», и отцам и матерям детей своих делить по Уложению всем равно, також и за дочерьми в придания давать по-прежнему». Слияние двух весьма различных видов собственности — поместья (временного держания) и вотчины (родового владения) — было также важным изменением, ибо, согласно букве закона, все поместья становились вотчинами, то есть наследственными, в принципе неотчуждаемыми владениями. (Впрочем, на практике вотчины, как и поместья, с легкостью отписывались на государя — полноправного властителя и повелителя жизни и имущества служилого человека, каким был и остался в это время дворянин.)

Исчезновение юридического понятия «поместье» как временного земельного владения, предоставленного дворянину на срок службы, знаменовало изменение самого понятия «служба». Образование при Петре I шляхетства как особого сословия не изменило сущности прежней службы, которую исполняли служилые люди в прошлые века. Более того, с образованием регулярной армии, «правильного» бюрократического государства служба становилась все труднее, требования к ее исполнению — все строже, а наказания за провинности — все суровее. Дворянин первой трети XVIII века уже не мог, как его отец или дед, отсидеться в деревне, ограничиваясь присутствием на ежегодных, довольно формальных, смотрах, куда он приезжал «конно, людно и оружно», а затем с облегчением возвращался в свое поместье. При Петре I служба дворянина, оставаясь поголовной, пожизненной и обязательной, стала еще и регулярной, постоянной. Она вынуждала его надолго, если не навсегда, покидать свое поместье. К тому же эта служба стала требовать серьезной профессиональной подготовки, исполнительности, самоотверженности и дисциплины, что давалось не просто.

Хотя после смерти Петра и произойти некоторые послабления, но принципы службы остались прежними, петровскими, то есть суровыми. Как обязательное поступление на службу молодого недоросля («новика» в XVII веке), так и увольнение его от службы сопровождались довольно сложной процедурой. Если раньше все решалось на публичных смотрах-маневрах, то теперь сам смотр в значительной мере стал бюрократической процедурой, проводился в Военной коллегии, в Герольдмейстерской конторе Сената, перед специальной комиссией, причем с обязательным освидетельствованием офицера врачами. Вот перед нами типичное медицинское заключение о здоровье бригадира А. Голенищева-Кутузова: «Оный бригадир одержим разными застарелыми болезнями несколько лет, а те болезни у него имеются: 1) каменная, от которой песок и ломота великая, более тогда, когда запирается урина, которая у него часто бывает…» Далее следует описание еще четырех старческих болезней, из которых более всего бригадира донимал «лом», то есть, по-видимому, ревматизм. От него он «весь высох, и объявляет он, бригадир, что от оной болезни больше, как от других болезней, имеет мучение и в жилах великую стрельбу, от которых болезней, по разсуждению доктора, вылечить его неможно, и за всеми вышепоказанными застарелыми болезнями уже и движения не имеет, чего для всегда служителями водим бывает и затем более принужден лежать».